Царская дочь

То, для чего нет слов

Глубокой ночью Иавин в одной набедренной повязке стоял на пороге и смотрел на серебристые тополя, что росли вдали у реки. Их листья шуршали, и в молочном свете луны казалось, будто деревья ожили и переговариваются между собой.

Беляшка стояла рядом и то и дело легонько бодала его в ногу, словно повторяя: «Пойдем обратно, чего тебе не спится?»

Завтра ночью взойдет полная луна, и на рассвете он начнет новую жизнь. Здесь, в этой стране, жители которой выглядят иначе, говорят на другом наречии и обращаются друг с другом не так, как у него на родине, он станет учеником плетельщика. Начнет работать как взрослый муж, и в этот большой день рядом с ним не будет отца, который станет им гордиться и благословит его. Не будет матери, которая поцелует и повесит на шею защитный амулет. Не будет братьев, которые им восхитятся.

Все вокруг было чужим, и он чувствовал себя невыразимо одиноким, заблудшим, пропащим.

Как вышло, что теперь его кличут Иавином и живет он у Лидии, Каменотеса и Зиссель? Как вышло, что этот новый Иавин работает в поле, рассказывает истории на чужом языке, смешит людей? Как могла одна жизнь взять и закончиться, а другая – совсем в другом месте – взять и начаться?

Люди, у которых он теперь живет, ему не родня. Но они заботятся о нем как о родном. Боги взяли его под защиту и оставили жить. Для чего? Для чего, когда он уже был готов покинуть этот мир, они послали ему Зиссель?

Перед глазами стояли родители – живые, словно он видел их только вчера. В ушах звенел смех младшего брата, словно они только вчера играли в салки. Почему он, Иавин, еще живет, а они, его родные, – больше нет?

Прижав кулаки к глазам, он качался из стороны в сторону. Мама. Отец. Братья. Я здесь. Я жив. Я никогда вас не забуду. Вы – в моем сердце, в моих глазах, в ушах, руках. Я здесь. Посмотрите на меня. Услышьте меня.

Спустя некоторое время Иавин успокоился и, чтобы вернуться в настоящее, принялся внимательно глядеть по сторонам.

Вредного верблюда увел домой шурин плетельщика. Берл еще пару часов назад вернулся с ежевечернего купания в заводи. На связки ивовых прутьев у мастерской плетельщика и на высохшую траву, что колыхалась от легкого дуновения ветра, лился лунный свет.

Вдруг за спиной что-то зашуршало. Вздрогнув, Иавин обернулся.

Зиссель приподнялась в постели и смотрела на него.

Не спится? – спросила она.

Не хочу завтра туда идти.

Зиссель встала, надела платье, подвязала его льняным поясом и подошла к Иавину.

В каменоломне работа тяжелей. Плетельщик – человек терпеливый. Лидия рассказывала, он хороший отец. Не забывай: у него было трое сыновей. Остался один Берл.

Иавин перешел на шепот:

– Я ему не сын. И я боюсь Берла.

Он никому не делает зла. Да ты с ним и не столкнешься. Он каждый день ходит в давильню на Высоком берегу.

– Урожай собран. Скоро все оливки передавят, и он перестанет там бывать. Я знаю, он безобидный, и все-таки боюсь. Внутри у него пусто, как у мертвеца, но он-то жив! А вдруг он украдет мою душу?

Зиссель покачала головой.

– Не могу я спать… хочу… пойду… – Иавин искоса взглянул на Зиссель и вдруг расплылся в улыбке. – Пойду поплаваю!

Руки Зиссель замельтешили:

Сейчас? С ума сошел! Там рыси, шакалы, злые духи!

– Ветра нет – значит, духи спят. Я не боюсь. Ну же, Зиссель! Давай поплаваем!

Они прихватили его пращу и посох Лидии – отпугивать ночных хищников – и тихо ушли из дому, стараясь сливаться с синими тенями деревьев и кустов. У самой укромной заводи Иавин сбросил набедренную повязку и прыгнул в воду.

Зиссель прислонила посох к тополю и нерешительно замерла, озираясь, будто вот-вот мог явиться кто-то из односельчан и осудить ее за ночные прогулки, да еще и с мальчишкой!

Иавин вынырнул, отфыркиваясь. Расходившаяся кругами вода блестела в свете луны. Он поманил Зиссель.

«Здесь я родилась, – подумала она. – Здесь Лидия увидела мою короткую руку и решила, что ей померещилось от усталости».

Она взглянула на руку.

Ей не суждено измениться. У нее никогда не будет полной пятерни, левая рука никогда не сравняется по длине с правой.

Неужели эта птичья лапка досталась ей потому, что она родилась в заводи, где цапли, стоя на одной ноге, высматривают лягушек и рыб?

Иавин снова нырнул. В зарослях тростника шелестел ветер.

Зиссель сняла платье, аккуратно положила его на камень и вошла в воду по плечи. Тело тут же занемело от холода, но это ненадолго, помнила она по тем далеким временам, когда плавала почти каждый день.

Рядом вынырнул Иавин. Он засмеялся. Его белые зубы сияли в темноте.

– Молодец, Зиссель!

И тут он сделал то, что делали только Лидия с Каменотесом, много лет назад, когда еще купали и одевали ее.

Он взял ее птичью лапку и крепко сжал в своей сильной мальчишеской ладони.