Царская карусель. Война с Кутузовым

Николай поскакал в Татариново. Здесь был исток обоза, вот только где его голова. Бесконечная вереница телег двигалась в сторону Можайска. Раненые лежали на соломе, свежей, пахнущей хлебом, по двое, по трое, даже по четверо – валетом. Дорога почему-то была мокрая, грязь чавкала, хлюпала под колесами.

Николай, занятый только одним – поглядеть в лицо страдальца, – ничего иного, кроме стонов, не слышал, ничего другого не видел, кроме чреды лиц.

Белые как снег, кровавый шмоток вместо человеческого образа, слезы по усатым, уже таким бывалым физиономиям. Лица, собранные болью в гармошку. Треснувшие до крови губы…

Проехал версту, проехал другую – и вдруг понял, почему дорога под колесами чавкает и хлюпает, почему телеги вязнут, хотя дождя нет: тучи, висевшие над армией Багратиона, так и не пролились.

Николай видел: иные телеги останавливаются. Солдаты из раненых, роют могилы, кладут в них умерших товарищей своих и, ломая кусты, ставят над бугорками кресты из двух палок.

Бедный колонновожатый кинулся прочь, назад, на войну, оставленную без спросу. Но осадил коня, вернулся к… обозу. Ведь мог пропустить, И снова лица, лица, лица… Сердцем подумал о Боге. Эти лица в телегах еще здесь. Будет им Милость, останутся здесь. Но перед Богом идет теперь многотысячная чреда душ, покинувших землю.

– Господи, помилуй Михаила, помилуй Александра! Помилуй меня, грешного Николая.

Скакал обратно, будто что-то мог поправить на оставленном без приказа поле. И это было безумие – ехать… туда. Под огонь семисот пушек, под пули сотен тысяч ружей.

Полководцы сотворили-таки ад на земле. Собрали все, что у них есть убивающего, и убивают. В этом оно, искусство полководцев, счастье полководцев.

Воля вождя

А солдаты и офицеры стояли. По другому воевать не умели в те поры.

Стояли в резерве лейб-гвардии Преображенский и Семеновский полки. Хорошо стояли. Четыре сотни выбили у героев французские пули и ядра.

Уставши ждать, когда их пошлют в дело, офицеры шалили. Сыновья директора Публичной библиотеки Алексея Николаевича Оленина взялись катать ядро, прилетевшее от французов. К игре пристал Матвей Муравьев-Апостол. Тут еще ядро в гости. У младшего Оленина пролетело между плечом и головою, а старшего разорвало надвое. Младшего сначала тоже сочли убитым, но оказалась контузия. Несколько лет потом был, как сумасшедший.

Отстояли свое в рядах семеновцев и братья Чаадаевы. Бог миловал их от пули-дуры, от залетного ядра.

Наполеон тоже забавлялся игрой братьев Олениных. Русские ядра будто смирялись перед Его Величеством. Подкатывались к императору кутятами. Наполеон легонько отталкивал ядра правою ногой.

Лицо его снова было серое, в глазах стояла тьма.

Собрано две трети орудий, половина армии, а победы нет! Реданты у русских. Маршалы требуют подкреплений, советуют для завершения дела ввести в бой Старую Гвардию.

Слушал орудийный тайфун, а в голове скакали цифры. Мало кто догадывается: он всего достиг – умением считать. По русским выпущено не менее пятидесяти тысяч орудийных зарядов. Пуль под миллион. Стоят.

Но русские не стояли. Они пошли. Вся вторая армия, соединенная волей Багратиона в единый организм, пошла в сокрушительное наступление.

Это было второе, после наскока казаков и уланов в тылы, атакующее действие русских.

Русские шли. Но это был день славы оружия Франции. Еще ни разу не оборонявшиеся за день, французы на атаку ответили атакой, русские остановились, дали залпы, но гренадеры 57-го полка французов, не теряя времени для ответной пальбы, ударили в штыки.

– Браво! Браво! – кричал Багратион в восторге. Он знал цену храбрости. Он знал – французы идут насмерть и найдут смерть на русских штыках.

Какому батарейцу-французу положен был высший крест наполеоновской Франции? Багратион, белый от боли, от ужаса, что начатое им дело, великое, суворовское, остановлено, силился усидеть на лошади, чтоб его видели, чтобы шли, чтобы переломили, переупрямили, чтобы погнали… И, обмякнув, стал валиться, поливая кровью коня, землю, офицеров, кинувшихся поддержать своего вождя.

Осколком ядра Багратиону раздробило берцовую кость.

Атака армией кончилась поражением. Картечь доказала в полной мере: штык перед нею – полный дурак. Люди упрямились, и еще долго. Особливо русские люди. Но время чести отлетело в прошлое. Какая честь, если на тебя не человек, а стена железа?

Александр Муравьев 1-й в поисках раненого брата прискакал на левый фланг, когда атака Багратиона набирала мощи и ярости. Это была последняя в истории рукопашная, где сошлись три десятка тысяч на все пятьдесят. Русские пришли за своей смертью, французы за победой.

Рев человеческий – звериному не чета. И громады грома. Пушки французов и русских били теперь по тылам друг друга, по батареям.

Александр, привязав лошадь к березке, поднялся на холм, где стояла батарея капитана Ладыгина, заменившего раненого полковника Вельяминова.

– Вам кого, подпоручик? – спросил колонновожатого тоже подпоручик, командир двух орудий.

– Брата ранило. Ищу.