Царская карусель. Война с Кутузовым

– Прости! – сказал ему Василий… – Я возьму твою? У меня, видишь?

– Возьми! – сказал улан.

Василий оглянулся на своих:

– Он жив.

Харлампий соскочил с лошади. Приложил ухо к груди улана.

– Никак нет, ваше благородие. Ну а коли ждал – оружие отдать своему, – святой солдат.

Новая, но не чужая сабля прошибла искрою ладонь Перовскому 2-му.

– Придавило! Придавило! – захрипел, пополз из-под мальчика-улана дюжий оренбуржец.

Василий шарахнулся в сторону, но Харлампий обнял его.

– Нехай, Алексеич! Этот и впрямь живой.

Оренбуржца взвалили на лошадь Василия, и все они – а их было пятеро – повезли раненого сначала неведомо куда, но потом им указали овраг, куда свозили не убитых. Оренбуржец, должно быть, в рубашке родился: встретили обоз, шедший то ли в Можайск, то ли прямо в Москву. Раненых везли. Оренбуржца приняли.

Казачки наконец пришли в себя. Отправились к Старой Смоленской дороге, искать полк.

Не стреляли, но тьма над левою стороной Бородинского поля не редела.

Они ехали по полю, где полчаса ли тому назад, час ли – была сеча, и они были в той сече.

Василий ехал последним.

– Пан офицер! Пан офицер! – услышал пришептывающую польскую речь.

Простирая руку, приподнялся с земли поляк, тоже подпоручик:

– О, Матка Бозка! Пристрели!

Саблей поляку рассекли спину возле позвоночника.

– Не могу! – Василий мотнул головой. – Ты, может, выживешь.

– Пристрели, не держи зла. Матка Бозка! Не дай ему бросить меня!

Василий достал пистолет из кобуры в седле, бросил несчастному и поехал: холодея, ожидая выстрела себе в спину.

Выстрел так и не грянул.

Василий остановил лошадь, собирался посмотреть на поляка.

И увидел гранату, волчком крутящуюся у задних копыт своей лошади.

«Сколько времени?» – успел подумать Василий.

Скачок был чудовищно высоким, долгим – и лошадь с маху грохнулась наземь.

Граната лопнула, просвистели над головой осколки. Лошадь медленно, постанывая, поднялась. Он охлопал себя руками. Выскочил из седла. Осмотрел свою спасительницу. Ни единой царапины.

Рыдая, не стыдясь рыданий, целовал лошадь в морду. Увидел грызло. Отстегнул, выбросил.

Лошадь сама, без узды, спаслась и спасла.

– Клянусь! Не оскорблю более железом ни единую лошадь!

Вытер ладонями лицо, глаза. Вскочил в седло.

Его окружили казаки, ласкали дружескими лапами всех удивившую коняжку.

– Ваша бродь! – улыбнулся Парпара. – Быть тебе генералом.

Вдруг прискакали Лев с Терешкой.

– Слава Господу! Жив! Мы тебя ищем в поле. Многие не вернулись.

И показал на свой мундир:

– У меня пуговицу пулей срезало.

Победа французов

В четыре часа пополудни Наполеон наконец-то сел на коня. Он ехал на Курганную высоту к Мюрату обозреть плоды победы.

Весь левый фланг русских, утраченный Кутузовым, был похож на взорвавшийся Везувий. Но это был вулкан Бородина. Клубы черного дыма, мгла черной завеси закрывали горизонт, реданты и саму равнину. Вулканы пышут в небо. Здесь дым, пропитанный парами крови, не мог подняться с земли.

Склонившееся солнце было как желток, в котором все пространство было занято кровавым пятном зародыша.

Наполеон, отъехавши на два десятка метров от маршалов – ему необходимо было ощущение одиночества, – долго смотрел на тьму левого фланга русских и, развернув коня, на тылы своей армии. Гора трупов и, косицами, то ли дым, то ли тени отлетающих душ. Чуть дальше пылало Бородино. А в Бородине передовой лазарет. Еще дальше вправо – кровавое солнце, больная желтизна пространства, так и не отобранного у русских.

Наполеон, чуть шевеля поводьями, повернул коня на противника.

Над новою, вынужденною позицией Кутузова – теперь это никак не устроенные для боя холмы, овраги, кустарники – во всю высоту, во всю бесконечность синее до пронзительности небо и день.

– Победа, – сказал себе Наполеон.

Но такой победы за все двадцать лет сражений он не знал.

Отвоевал бездарно устроенные реданты, покорил страшную батарею, обрел несколько верст пространства. И это всё.

Русские стоят, ждут.

В это время маршал Ней в зрительную трубу, со своего холма, глядел в спину императора: серая шинель и треуголка без шеи. Обронил:

– Он забыл свое ремесло.

Позже Ней повторит эту фразу Мюрату. И Мюрат согласится:

– Я весь день не узнавал его.

Воевать легко и счастливо можно только тогда, когда позволяют полководцу быть удачливым.

До Москвы сотня верст. И грядущая вторая половина нынешнего дня.

Победа налицо. Русские потеряли свои укрепления. Александр без армии, без Москвы – орел без обоих крыльев. Полмира у ног.

Но глаза императора никогда не перебарывали в нем глаза капитана артиллериста.

Впереди еще курган. Горецкий. На кургане батарея, кажется, генерала Дохтурова. И эта будет столь же ужасной, как реданты, как сия Курганная высота. Обход Горецкой батареи невозможен. Глубокий овраг. За оврагом у русских корпус. Справа – дивизия.

Это была 7-я дивизия генерала-лейтенанта Канцевича.

Если бы начинать с этого! Но завершать?..

Ядро прошипело над головой, ядро подкатилось под ноги его арабской лошадки.

К Наполеону подъехал Мюрат, пламенно жестикулируя, увлек за собою, подальше от ядер.