Царская карусель. Война с Кутузовым

– От нас далеко видно, да место уж больно горячее. Поберегитесь! – И показал на взрывы у французов: – В ящики с гранатами угодили. Вот он, наш единорог-молодец.

И крикнул солдату:

– Курочкин, не мешкай! Опередим – живы будем.

Зашипело, ослепило, оглушило. И солдат Курочкин замахал брызжущей кровью рукою без кисти.

– Рученька! Рученька моя!

Батареец с банником поднял выпавшее из рук товарища ядро, отер с него кровь рукавом, послал в дуло единорога, приговаривая:

– Жаль твою рученьку, чего только выть? Усова-то совсем повалило, а он помалкивает.

Александр посмотрел на Усова, убитого тем же ядром, но услышал… смех. Шутка понравилась.

Оба единорога ахнули. И у французов снова взметнулся столб огня.

– За ручку твою! – крикнул Курочкину подпоручик.

Снова шипенье, взрыв, и прапорщик, наводивший единорог, сидел на земле и держал в руках оторванную ногу.

– Ребята! Меняем позицию! – приказал подпоручик. – Рюля отнесите. А мы – вперед. Бугорком прикроемся, чтоб ноги-то хоть были целы.

Александр сбежал с пригорка, нашел коня, поехал и увидел офицеров и генерала, сидящего на земле. Бледного, залитого кровью.

«Багратион!» – ужаснулся Муравьев.

Что он такое, генерал, в московской и, тем более, в Петербургской гостиной?

Пожилой человек, у которого все в прошлом. А ежели молодой, так счастливец.

На поле чести генерал – иное.

Багратионовы дивизии, батареи, флеши – были одушевлены его духом, его волей. И какая малость нужна на все это невероятно живучее, несгибаемое – кусок железа. И нет Багратиона. Есть мужественный, страдающий военный человек. Воля, ведшая к победе тысячи героев, распалась на атомы. И в тот же миг перестала существовать знаменитая 2-я армия.

Переселение душ для православных – чужие, чуждые сказки. Душа Богова. Другое дело – полководческий дух. На поле брани воля полководца – мистический животворящий фантом.

Командир 3-й дивизии Коновницын был в середине каре Измайловского полка. Всего лишь командир дивизии, но на его голову сел рой Багратионовых полководческих атомов.

Не генеральскими эполетами остановил Коновницын погасших сердцем, растерянных, пятящихся от воспрявших французов солдат.

На коне, под ядрами, под пулями. Властная рука. Грозное вдохновенное лицо вождя. И все поняли: воля убитого Багратиона поднята, как упавшее на мгновение знамя. Армия стала управляемой.

Воле Коновницына недостало мощи вести вперед, на уничтожение врага, а скорее всего – на самоуничтожение.

Коновницын отвел дивизии за Семеновский овраг и, сам не ведая, какою силой, с необъяснимою расторопностью, спас, перевел, поставил на холмах батареи и встретил кинувшихся за победой французов таким огнем, что те и стрелять прекратили.

Маршалам и Наполеону предстояло уяснить самим себе, что произошло, чего добились, как воевать дальше.

Реданты взяты. Император тотчас приказал повернуть орудия на Большой люнет. Но батареи русских не умолкали. Ядра продолжали падать к ногам повелителя Европы, сносить головы офицерам свиты.

Наполеон на поле Бородина со смертью не брался играть в чет-нечет. Даже на лошадь без крайней нужды не садился. Мишень.

Когда реданты пали, улыбнулся во второй и в последний раз за Бородино:

– Удалось!

Удалось…

Два пехотных полка дивизии генерала Жерара подобрались к подошве Курганной высоты. Жерара поддерживали дивизии Брусье, Мюрата и почти свежая Фриана. Маршал Мюрат четырьмя кирасирскими полками при двух стрелковых наносил удар слева и в тыл, словно бы готовясь атаковать русскую кавалерию. Но это было обманом. Пехота кинулась в лоб на амбразуры, покрыла трупами подступы к батарее, но кирасиры и пехота, прорвавшиеся в тыл русских, напали не на кавалерию – на люнет.

Командир 4-го кавалерийского корпуса граф Сиверс, стремясь ослабить атаку французов, сам повел оставшиеся от Литовского полка уланские эскадроны.

Пехота Брусъе встретила уланов залпами.

Бегство, погоня.

Сиверс прискакал к своим пушкарям:

– Огонь, ребята! Картечью!

– Снаряды на исходе! – пожаловался артиллерийский командир.

– Подпустить! Залп и на передки! – скомандовал Сиверс.

Картечью из восьми пушек по шеренгам, идущим в рост. Теперь уже бежали французы, а отход наших артиллеристов прикрыли ружейным огнем егеря.

Для французов Бородино – бой за господство над миром, за императора Вселенной.

Толпа с ружьями за считанные мгновения обрела строй, обрела дух. Залп, еще залп. Пошли.

Рязанский и Брестский полки гренадеров кинулись навстречу:

– Ура!

То был последний резерв защитников батареи Раевского, Курганной высоты, Большого люнета.

Три дивизии, пришедшие властвовать, на два полка, отдающие жизни за Россию.

С четверть часа шла колотьба. Стена на стену. Побежали французы, но у рязанцев и белорусов от полков остались роты.

А батарея была у кирасиров Огюста Коленкура. Тридцать пушек – его последний приз. Пулею, в лоб, наповал.

В плен французы русских солдат Курганной батареи не брали. Охота шла на офицеров. Добыча – несколько полковников и генерал.

Петр Гаврилович Лихачев, человек пожилой, кинулся было на штыки. Но французы разглядели эполеты.

Сграбастали, на коня, к императору.