Царская любовь

На светлый праздник Пасхи Иван Васильевич показался на людях на праздничном богослужении. Внешне спокойный и крепкий, с развернутыми плечами и румянцем на щеках. Однако молчаливый и неулыбчивый. Улыбаться царь научился только к концу лета, когда двадцать первого августа пошел под венец с кабардинской княжной Марией, скрепляя навеки союз не столько мужчины и женщины, сколько Руси и кавказских народов.

К сему времени Дмитрий Годунов начал уже забывать о заговоре, но студеной зимой, сразу после крещения, присланный прямо на половину царевича холоп передал боярину повеление явиться к князю Горбатому-Шуйскому. А когда Годунов пришел на подворье, ему сказали через день быть готовому к выезду…

25 января 1562 года Суздаль, постоялый двор

В распахнутые ворота князь Горбатый-Шуйский въехал верхом. Холопы помогли ему спешиться возле самого крыльца, гость поднялся на несколько ступеней, с интересом оглядел совсем уже ветхого седобородого старика в куньей шубе и могучего голубоглазого воина с бритым на басурманский манер лицом – тонкие короткие усики и такая же короткая узкая бородка.

– Сие и есть, Александр Борисович, наши дорогие гости, – представил их поднявшийся следом боярин Годунов. – Прославленный в походах Бек-Булат и его воспитанник.

Объявлять вслух, кем является сын Булат, Дмитрий не рискнул даже здесь.

– Так вот ты каков, старший сын Василия Ивановича?.. – Князь окинул взглядом одетого в шерстяные штаны и короткий вельветовый поддоспешник мужчину и слегка поклонился: – Мое почтение.

– Наше почтение, Александр Борисович, – поклонился в ответ старик. – Прошу в дом входить, хлеб за столом нашим преломить, шербетом согреться…

Просторная трапезная постоялого двора за прошедшие месяцы обратилась в некое подобие татарского двора: пол от стены до стены выстелен коврами, вместо стульев и столов – приподнятый на высоту колена дастархан, вместо лавок – подушки. Князь Шуйский-Горбатый такому зрелищу удивился, однако не испугался. Скинул за спину шубу, ибо сидеть в ней по-турецки было просто невозможно, расстегнул пояс. Взгромоздился на помост. Вокруг засуетились полуодетые юные девы, расставляя перед гостем миски с мясом и сластями, наливая в пиалу ароматный шербет, удобно подбивая под бока подушки.

Следя за суетой, князь довольно крякнул, прокашлялся и заговорил:

– Прощения прошу, царевич, что ожидать заставил столь долго, однако же богом клянусь, ни единого дня зря не пропало, и все в хлопотах по делу нашему важному прошли! Полагаю, сам ты понимаешь, что предприятие наше в одиночку свершить невозможно, и потому призвал я союзников многих, что помогут законного государя на престол возвести и волю его недовольным диктовать. Знамо, первыми на призыв сей отозвались родичи твои, царевич, чуть не весь род Сабуровых. Богдан-Феофан Юрьевич, Григорий Степанович, Третьяк Пешков и Тимофей Иванович Бажен по прозвищу Кривой, и иные очень многие бояре, что и силой нас при опасности поддержат, и места нужные в приказах и на воеводствах займут. Сверх того, после безумия царского даже его слуги ближайшие на намеки мои откликнулись. Сам окольничий Адашев перевороту обещал не противиться, коли место за ним оставим, а Сильвестр намекал, что митрополита успокоить сможет, коли нужда такая возникнет. И так все складывается, что никто при дворе противиться грядущей перемене не станет…

Боярин Дмитрий Годунов мысленно отметил малозаметную хитрость Горбатого-Шуйского: он не привлек к своей крамоле княжеские роды! А значит, при новом государе Александр Борисович окажется единственным знатным человеком – вторым по величию после правителя всея Руси.

– Слава Аллаху, да будет благословенно его имя, – отер лицо ладонями Бек-Булат. – Наши старания и терпение не пали втуне!

– Ва-аллах, ва-саллям! – согласно кивнул сын Булат.

Князь замер, не донеся пиалу с шербетом до полуоткрытого рта. Пробыл пару мгновений в этой странной позе, после чего поставил чашу обратно:

– Да вы никак басурмане?

– Мой воспитанник вырос в Крыму, – степенно ответил старик. – Какой еще веры он мог придерживаться, таясь среди почитателей пророка?

– Вам надобно окреститься без промедления! Пока никто о сем грехе не проведал!

– Ты как веру истинную называешь, гяур?! – повысил голос сын Булат. – Да ты никак многобожник?!

Боярин Годунов повел плечами и стал пробираться к входной двери.

– Бог един, царевич! – чуть не зарычал князь Шуйский-Горбатый. – Но мусульманин никогда – ты понимаешь, никогда! – никогда не сможет стать царем христианской державы! Ты должен, ты обязан принять православие!

– Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его! Я не предам истинной веры! Я принесу ее свет на эти земли…

Дмитрий выскользнул за дверь, пробежал через сени, выскочил на крыльцо, прямо со ступеней прыгнул в седло скакуна, наклонился, сдернул поводья с коновязи, крутанулся на месте, повернул к воротам и сразу сорвался в галоп.