Царская Русь

И на сей раз Годунову пришлось употребить крутые меры в видах самозащиты, так как дело было начато не им собственно, а его противниками. Зная, что главная сила Годунова заключается во влиянии его сестры Ирины на государя, Шуйские с своей партией придумали подсечь эту силу в самом ее корне. Брак Федора с Ириной был бездетен, и Московскому царскому дому грозило прекращение прямого потомства. На этом обстоятельстве и был основан новый замысел, направленный против Годунова. Руководимые Шуйскими некоторые бояре в согласии с гостями московскими и торговыми людьми, а также имея на своей стороне митрополита, положили всенародно бить челом государю о разводе с Ириной и о новом браке, по примеру его деда Василия Ивановича. Годунов вовремя узнал и об этом замысле и поспешил разрушить его в самом основании. Прежде всего он постарался уговорить митрополита, чтобы сей последний отказался от участия в таком грешном деле, как расторжение законного брака; причем сослался на то, что прямой наследник Феодору уже есть, именно царевич Димитрий Углицкий; говорил и о возможности самому Феодору еще иметь детей от Ирины. Таким образом, подача челобитной царю не состоялась. Но Борис уже не стал ожидать новых козней со стороны своих противников, а поспешил навсегда от них отделаться. Для сего, по словам летописцев, он прибег к гнусной клевете. Подговоренный им слуга Шуйских (Федор Старков) подал на своих господ донос, что они вместе с московскими купцами замышляют какую-то измену против государя. Годунов постарался так напугать царя мнимой опасностью, что приняты были важные меры предосторожности: царский дворец окружили войском и при всех кремлевских воротах усилили стражу. Шуйских с приятелями схватили; холопей их, а также московского гостя Федора Нагая с товарищами подвергли пыткам. Хотя эти пытки ничего не доказали, тем не менее последовало строгое наказание мнимо виновных. Двух князей Шуйских, псковского героя Ивана Петровича и Андрея Ивановича, сослали, первого на Белоозеро, второго в Каргополь, и там, если верить неприязненным Годунову летописцам, их тайно удавили по его наказу. Приятелей их, князя Татева, Крюка-Колычова, Быкасовых и некоторых других знатных людей, разослали в Астрахань, Нижний и в иные города, а Федору Нагаю с шестью товарищами отрубили головы; несколько торговых людей также разослали в заточение по разным городам.

Теперь враждебная Годунову партия Шуйских была сломлена и обессилена. Покончив с ними, он поспешил устранить и митрополита Дионисия, которого некоторые источники называют «сладкоречивым» и «мудрым граматиком». Видя пытки, казни и ссылки невинных людей, митрополит вместе с Крутицким архиепископом Варлаамом вздумал печаловаться на них перед государем и не устрашился обличать неправды Годунова. Но последнему нетрудно было выставить их лжецами и склонить царя на их свержение и ссылку в дальние монастыри. На московскую митрополию был возведён человек, на преданность которого Годунов мог положиться, именно ростовский архиепископ Иов.

Таким образом, в течение каких-нибудь трех лет Борис Годунов освободился от всех своих соперников и захватил полную власть в свои руки, награжденный званиями и достоинствами конюшего, «великого» и «ближнего» боярина, наместника царства Казанского и Астраханского и наконец «правителя». Наделенный от царя многими поземельными имуществами, богатым жалованьем и доходами (кормлением) с целых областей, он, как говорят, получал в год около 100 000 рублей — сумма по тому времени огромная и превышавшая доходы всякого другого подданного. Вместе со своими, так же щедро пожалованными, родственниками он, по замечанию иностранцев, мог в несколько недель выставить со своих имений будто бы до 100 000 ратников. Годунов не только принимал иностранных послов, но и прямо входил в письменные сношения с иноземными государями — привилегия, которой дотоле не пользовался ни один московский боярин. Об умственных и наружных качествах Бориса Годунова современники отзываются с большой похвалой. Если верить некоторым свидетельствам, то благолепием своего лица, разумом и велеречием Борис превосходил всех бояр, составляющих царский «синклит». Он находился тогда в полном цвете возраста: ему было около 35 лет от роду. Но, по замечанию летописцев не на добродетель он направил свои превосходные способности, а на лукавство, подозрительность и властолюбие^{55}.