Царская Русь

Когда разнеслась весть, что митрополит и епископы окончательно подписались на унию и отправляют двух уполномоченных в Рим, когда сделались известны и самые условия этой унии, в Литовской Руси произошло сильное волнение, конечно уже подготовленное и прежними слухами о замышляемой измене православию. С разных сторон раздались громкие протесты. Во главе протестующих стали два знатнейших русских сановника: князь Константин Константинович Острожский, воевода Киевский, и Федор Скумин-Тышкевич, воевода Новогородский. (Митрополит, имевший тогда главное пребывание в Новогродке Литовском, особенно опасался сего последнего воеводы и долго скрывал от него свое отступничество)/ Князь Острожский, дотоле попускавший обманывать себя насчет истинного значения унии, теперь, когда увидал, что это совсем не та уния, о которой он думал, и что об общем действии с другими православными церквами нет и помину, пришел в сильное негодование и разразился энергичным воззванием к православным жителям Литвы и Польши. Тут митрополита и епископов он называет мнимыми пастырями, волками, сравнивает их с христопродавцем Иудою и извещает всех об их измене. После того Острожский, по просьбе Скумина, начал ходатайствовать перед королем о созвании собора, на котором православные миряне вместе с своим духовенством могли бы обсудить начатое епископами дело унии. Сигизмунд сначала было согласился, но потом отказал, ибо ему донесли, что собор может обратиться не в пользу, а против унии, ввиду начавшегося против него движения. Один из первых сторонников унии, львовский епископ Гедеон Балабан, также был захвачен этим движением и последовал увещаниям князя Острожского. При его посредстве он постарался прекратить свои споры с львовским Успенским братством и помириться с ним. В то же время 1 июля он явился в городской владимирский уряд и тут в присутствии князя внес в актовые книги протест против унии. При сем свою подпись под некоторыми грамотами, выражавшими согласие епископов на унию, Гедеон объяснил простым подлогом: он будто бы вместе с другими епископами давал экзарху Кириллу Терлецкому бланкеты, т. е. чистые листы со своими подписями и печатями, для того, чтобы на этих листах представить королю разные жалобы на притеснения от латинян, а Терлецкий воспользовался ими, чтобы написать на них постановления относительно унии. Подобное объяснение, конечно, не заслуживает никакого вероятия и противоречит положительным данным, но оно было охотно принято православными; прежние действия были прощены Львовскому епископу после того, как он отказался от унии и явился энергичным борцом против нее. Однако еще в течение нескольких месяцев он показывал колебание между внушениями митрополита, с одной стороны, и князя Острожского, с другой, пока влияние последнего не взяло верх окончательно. Сильное возбуждение против измены митрополита и епископов обнаружилось и между православными жителями города Вильны, где действовало Троицкое братство, объявившее, что митрополит и владыки продали православную веру. Особенно громко раздавался здесь красноречивый голос дидаскала братской школы и церковного проповедника Стефана Зизания. Смущенный таким движением, Рагоза грозил Виленским проповедникам отлучением; даже на некоторое время он прекратил в Вильне богослужение, а Зизания потом действительно отлучил соборне от церкви.