Царские сокровища, или Любовь безумная

Соколов ответил кратко:

— Да, государя.

— И что я должен сделать?

— Сказать в Генштабе, чтобы подготовили приказ о моем назначении в твою дивизию, передали тебе выписку из приказа, а мне вручили предписание явиться в часть.

— Согласен. Но что будет дальше?

— Однажды я пойду за колючую проволоку и больше не вернусь, останусь на вражеской стороне.

Джунковский удивился:

— Останешься под видом перебежчика? Тебе, Аполлинарий Николаевич, следует обратиться в генерал-квартирмейстерскую службу к Потапову, ведающему внешней разведкой.

— И что я ему скажу? То, что получил задание от государя?

Джунковский задумчиво поглядел в потолок.

— Да, он состоит на службе Временного правительства, прикажет тебя арестовать и как шпиона отдаст под военный суд.

Соколов терпеливо объяснил:

— Вот почему я и разговариваю с тобой, а не с Потаповым. И вообще не желаю, чтобы кто-нибудь, кроме тебя, знал о моих делах.

Джунковский спросил:

— У тебя есть план перехода границы?

— Я могу за ночь пять раз пересечь границу, но это мало что даст. Гораздо сложнее пройти прифронтовую полосу, а это может быть до нескольких километров, да и передвижение по вражеской территории сопряжено с большим риском. И все же, во имя императора и России, я пойду на любую опасность. Я твердо верю: человек погибает не оттого, что в него попала пуля, а оттого, что исчерпал свои духовные силы и не может быть полезен ни Богу, ни Отечеству.

— Полностью с тобой согласен! Ты, Аполлинарий Николаевич, в совершенстве владеешь немецким языком, это должно помочь.

— Это так, но больше мне поможешь ты сам. Говоришь, Владимир Федорович, солдаты меняют немцам хлеб на порнографические открытки? Прекрасно!

Джунковский возразил:

— Ничего в этом прекрасного нет, а есть гнусность и предательство. Те, которые сбывают хлеб неприятелю, подумали бы о своих семьях, о своих детях, которые отказывают себе в лишнем куске, только бы солдат был сытый. По распоряжению немецкого командования уже централизованно доставляют из тыла на передовую ножички, бритвенные лезвия, фото с проститутками — для обмена на продукты питания. Кроме улучшения питания, немцы достигают важной цели — устанавливают добрые отношения с русскими солдатами. Каково? — Джунковский погрозил пальцем. — Ну ничего, вот я вернусь в дивизию и каленым железом выжгу эту заразу… Несколько человек предам военному суду, а там разговор короткий… Смертную казнь Временное правительство отменило еще в марте, но существуют и другие меры пресечения, как тюрьма. И Керенский обещал вновь ввести смертную казнь в закон. Пусть только мысль о казни страшит каждого…

Соколов миролюбиво заметил:

— Владимир Федорович, сделай одолжение, оставь на время все, как есть.

— То есть?!

— Дай предателям родины еще недельку-другую ходить на чужую сторону. Пусть причесываются немецкими гребешками и проводят досуг с фотографиями немецких шлюх.

Джунковский с любопытством посмотрел на приятеля:

— Тебе это надо? Серьезно?

— Очень надо!

— Будь по-твоему, граф! Заодно станем вести наблюдение за предателями, материал для суда накопим. У тебя и впрямь уже готов план проникновения к немцам в тыл?

— Разумеется, и он мне кажется удачным. Но, как всегда, жизнь напомнит про овраги, по которым нам ходить… Пьем, друг, за успех дела!

Выпили, закусили. Соколов о царских сокровищах — ни гугу.

Джунковский не выдержал, попросил:

— Ну, сокол ясный, поделись своим планом! Может, я что подскажу…

Соколов поведал о своей задумке. Джунковский был в восторге. Он обнял приятеля, воскликнул:

— Ах да умница! Главное, все просто. А как ты ловко этих хреновых менял использовал — гениально!

— Пока еще не использовал, но постараюсь. Мой девиз: даже враги должны служить нашим интересам.

— Прекрасно! Ну а я, понятно, стану помогать, чем смогу.

* * *

В доме царили уют и покой, словно на острове, заброшенном среди дальних морей. Друзья долго молчали. Наконец Соколов глубоко вздохнул:

— Чует мое сердце — это мое последнее дело.

Джунковский удивился:

— И чем же ты будешь заниматься?

Соколов самым серьезным тоном произнес:

— Уеду в какую-нибудь глушь, женюсь на красавице крестьянке, толстозадой, вот с такими грудями, — показал рукой, — заимею пятерых детишек, буду ловить в пруду рыбу, читать на досуге в первых изданиях Пушкина и Лермонтова, писать воспоминания… Жизнь я все-таки прожил не зря, кое-что полезное для России сделал.

Джунковский обнял друга:

— Ты говоришь таким погребальным тоном, словно собрался умирать. А нам с тобой предстоит дело — интереснейшее. Тебе, Аполлинарий Николаевич, следует теперь же обзавестись хорошими документами…

— «Железными», как говорят разведчики.

— Во-во, «железными», а их можно достать только в контрразведке, — сказал Джунковский.

— Если она еще существует, — усмехнулся Соколов. — Я сегодня пытался дозвониться на «кукушку» — конспиративную квартиру на улице Гоголя, — но телефонная барышня сказала: «За неуплату аппарат отключен!» На телефон разведывательных курсов нет денег! Ну и революция… Придется завтра искать знаменитого Нестерова, начальника курсов, и на месте все выяснить.