Царские сокровища, или Любовь безумная

И тут произошло необычное: Нестеров, обладавший невозмутимостью удава, заволновался:

— «Шато Мутон» девятисотого года? Невероятно! Если бы я нашел на своем диване спящего императора Вильгельма, удивился бы меньше. Пушкин воскликнул бы: «Богат и славен Соколов!» Прошу, садитесь, лучше пить бутылками вино, чем стаканами жидкий чай… Хе-хе! А вот и сухарики к вину.

Соколов широким жестом остановил начальника разведывательной школы:

— Не будем портить божественный вкус этого вина!

* * *

Подняли тост за благополучие несчастного императора Николая, другой — за победу. Выпили за светлую память российской разведчицы Пушкиной-Бачинской, дальней родственницы поэта, пили еще за что-то.

Нестеров захмелел, глаза его как бы покрылись влагою, он расчувствовался:

— Сколько сил было потрачено на создание российской разведки! Какие школы были серьезные. Наши курсанты глубоко овладевали языками, страноведением — комплексное изучение нравов, обычаев, географии, истории и прочее. Все, что нужно было знать агенту, знали назубок, штучная работа! Более того, те курсанты, которых мы готовили для диверсионной работы, умели фотографировать и производить топографическую съемку местности. Могли стрелять из всех видов оружия, владели всеми видами холодного оружия, могли ездить на велосипеде и на авто, при необходимости могли даже вести паровоз. Были они обучены и верховой езде, боксу, джиу-джитсу. А главное, среди наших курсантов не было перебежчиков, так называемых двойных агентов. И все это потому, что они любили Россию и были убеждены в правоте своего дела. — Нестеров поднял бокал. — Выпьем за наших разведчиков, за мертвых и живых, это прекрасные люди!

Соколов заметил:

— Но ведь разведка восстановится, без нее немыслимо существование самостоятельного государства!

Нестеров воскликнул:

— Конечно восстановится! Но где теперь труды наши? Все разрушено. Курсантов — этих отборных ребят, гордость нации! — забрали кого в саперы, кого в пехоту, они гниют в окопах. Инструкторы — там же. Ведь это преступление! Правительство правильно назвало себя временным, а раз временное, то ничем серьезным оно заниматься не желает. Давайте, граф, выпьем!

Соколов постарался утешить Нестерова и наконец изложил свою просьбу:

— Мне под видом германского офицера нужно пересечь линию фронта и некоторое время действовать в тылу врага, в основном в Чехии.

Нестеров посерьезнел, надолго задумался. Наконец разжал уста:

— Я не спрашиваю вас, Аполлинарий Николаевич, зачем вам понадобилось стать немцем. Уверен, что ваша цель самая добрая. Я рад был бы вам помочь, но…

Соколов знал закон общения: нельзя позволить собеседнику сказать «нет». Он схватил руку Нестерова, с возможной убедительностью заговорил:

— Борис Николаевич, дорогой! Дело большой государственной важности. Моего личного интереса в нем нет ни на йоту…

Нестеров усмехнулся:

— Разумеется! Где, граф, вы видели разведчика, который руководствовался бы в нашей службе корыстью? Слишком велика ставка — жизнь, чтобы искать собственный интерес. В разведку приводит случай или неуемная жажда приключений.

Соколов наполнил бокалы:

— За то, чтобы Россия скорее переболела и вновь стала могущественной.

Нестеров, прикрыв веки, с наслаждением выпил. Затем скептически усмехнулся:

— Россия обязательно обретет могущество, но доживем ли мы до этого счастливого часа? Боюсь, ждать придется слишком долго, скорее ноги протянем.

Соколов меланхолично произнес:

— Теперь, кроме этой надежды, у нас ничего не осталось. Время трудное, но, когда я плавал в ледяной воде и меня поливали пулями со своего же миноносца, было намного хуже. Но мы победили, и мы не имеем права складывать крылья. Выпьем, Борис Николаевич, за верность долгу!

Нестеров осторожно спросил:

— Вы, граф, как и прежде, будете заниматься диверсией?

— Нет, моя миссия будет самой незаметной. Мне нужно без всяких приключений добраться до Карлсбада, выполнить там небольшую и вполне мирную работу — это всего часа на два-три — и затем вернуться в Россию. В Карлсбаде я заберу груз. Собственно, за этим грузом я и отправляюсь.

— Груз, догадываюсь, вы не хотели бы показывать на той стороне?

Соколов рассмеялся:

— Именно так! Только на этой стороне тоже не хотел бы показывать.

— Где намерены пересекать границу?

— На Западном фронте. С тамошним командованием у меня личный контакт. Оно, не вдаваясь в суть моей операции, окажет всяческое содействие. Предварительный план выработали, по которому мне предстоит пройти через линию фронта и оказаться в прифронтовой полосе врага. Вот оттуда я начну пробираться к Карлсбаду.

— А как, Аполлинарий Николаевич, вы планируете возвращение?

— Вот этого пока не знаю, — вздохнул Соколов. — Но именно эта стадия моей операции, видимо, станет самой сложной.

Нестеров наконец улыбнулся:

— Самым трудным, боюсь, для вас, Аполлинарий Николаевич, станет прожить в тылу врага без конфликтов и не набить кому-нибудь морду.

Соколов серьезно отвечал:

— Нет, это я в молодости был горячим. Теперь стараюсь свой темперамент в узде держать. — Вздохнул. — Да и остыл душой, возраст берет свое.