Царские сокровища, или Любовь безумная

— Подготовить специалистов, создать богато разветвленную и эффективную агентурную сеть по всему лику земли, которая обеспечивала необходимой информацией по ключевым проблемам, — дело это потребовало исключительного напряжения, материальных затрат, человеческих жертв. Была мощная, полезно действующая система. С нашей разведкой могла соперничать лишь разведка Германии, созданная легендарным майором Вальтером Николаи. И вот как холера, как стихийное бедствие на империю обрушились керенские. Они взлетели к вершинам власти под заманчивыми для толпы лозунгами: «Долой самодержавие, за демократию и равноправие». Своего добились и тут же все, все разрушили. Ломать то, что сам не строил, легко. А что теперь? — Нестеров шумно выдул воздух, свел два пальца кольцом. — Ноль, нет ничего. Сейчас все живут в голоде, государство разведку не финансирует, разведывательные курсы несколько месяцев бездействуют… Жаль до слез! А вам, граф, я очень хочу помочь, потому что вы служите на благо России. — Заглянул в лицо Соколова. — Постараюсь использовать старые полезные связи. И надо тщательно продумать возвращение…

— Есть несколько вариантов, по обстановке.

Нестеров фыркнул:

— Главное, чтобы не вышло по Некрасову: «Возвращаясь, иной напевает „трам-трам“, а иные горько плачут». Оставим, впрочем, это до другого раза, когда наши головы будут более свежими. — Нестеров забрал со стола деньги, закрыл в сейф. — Аполлинарий Николаевич! Выпьем за успех нашего дела. Чтобы спустя какой-то срок вы вновь пришли ко мне и рапортовали: «Операция прошла успешно!»

Соколов согласился:

— Обещаю зайти… если будет возможность.

— Нужно сделать ваше фото.

Соколов достал из портфеля свою фотографию:

— Самая свежая… Здесь я в гражданской одежде.

Нестеров кинул взгляд на фото и ехидно произнес:

— Этот портрет подарите какой-нибудь курсистке, она его будет целовать на ночь и возбуждаться. Вы бы, граф, еще Георгия в петлицу повесили! Вам следует сфотографироваться в немецкой форме, чтобы я мог оформить вам германский офицерский билет.

— С удовольствием. Только где форму взять?

— Там же, где и документы. Давайте я вас обмерю…

— Лишнее! — Соколов извлек из кармана бумажку, исписанную каракулями. — Некий король иглы и наперстка уже проделал эту работу — профессионально.

Нестеров похлопал в ладоши:

— Ай да молодец, граф, все предусмотрел!

— Ваш ученик! Когда прикажете прибыть к вам, Борис Николаевич?

Нестеров сцепил кисти рук, повертел задумчиво большими пальцами и деловито произнес:

— Приходите, Аполлинарий Николаевич, завтра в пять пополудни. Побритый, красивый. Здесь будет наш фотограф. Лифтерше — осведомительнице народной милиции, — если будет любопытничать, ничего лишнего не говорите. Скажите, что вы — брат погибшей, в ее бумагах разбираетесь. Затем надо имитировать ранение, сделать разрез кожи и прочее. Для этой цели я знаю великолепного хирурга — Евгения Владимировича Австрейха, ученика Пирогова.

— Того, что в Москве на Мясницкой служил в больнице? Он однажды заштопал мое ранение — сделал это отлично. Но, полагаю, сейчас нет нужды имитировать ранение. Моя рана успеет зажить, пока я доберусь до вражеской территории! Ну, если только Австрейх мне ногу ампутирует…

— Согласен, вы хирургическую имитацию сделаете лишь на передовой.

Разведчики пожали друг другу руки, и Соколов устремился на улицы революционного Петрограда, загаженного отбросами человечества — смутьянами, террористами и дезертирами.

Следующий день таил для Соколова опасность исключительную.

Дурные вести

И вот настал последний день пребывания Джунковского в Петрограде. Последний раз утром он поливал из лейки цветы, последний раз поиграл с любимым псом, последний раз с утра пораньше отправился в Чрезвычайную комиссию на очередной допрос.

Вернулся в подавленном состоянии, но с депешами из корпуса и с бумагами для Соколова.

— Вот, дорогой однополчанин, твое предписание. Я указал дату явки в полк двадцатого июня. Твои инструкторы успеют к этому сроку тебя подготовить?

— Надеюсь, да. — Соколов расцвел счастливой улыбкой. — Попав на передовую, хочу разок-другой сходить в штыковую атаку. Несешься впереди всех, пули свистят возле головы — фьють! фьють! — то слева, то справа. Солдаты орут «ура!», а за мной не поспевают. — Лицо Соколова светилось счастливым воспоминанием. — Об опасности и мысли нет, словно в юности на учениях в родном Преображенском полку, когда сам государь на смотре присутствует.

Джунковский прервал приятеля, с горечью произнес:

— Сейчас времена изменились. Теперь в атаку, боюсь, ты пойдешь в гордом одиночестве, бравые солдатушки останутся в окопах и будут посмеиваться над наивным полковником Соколовым. Хорошо, если никто в спину не выстрелит, а такое уже случалось.

Соколов отрицательно помотал головой: