Царский изгнанник

Миша вынул из кармана свой шелковый кошелек: с одной стороны лежали золотые суверены, с другой несколько флоринов. Он вынул флорин и подал его мальчику.

– Эх! Сколько у тебя денег! – вскрикнул мальчишка и, проворно выхватив кошелек, побежал во всю прыть и в одну минуту скрылся за углом постоялого двора. На пути он успел захватить и куртку, и башмаки, и перчатки, и даже фельдъегерскую шапку, свалившуюся с головы Миши во время уроков.

Чальдини, в это время возвращавшийся домой – обедать, не сразу узнал Мишу, стоявшего в каком-то оцепенении на том самом месте, где он расплачивался со своим учителем.

– Что с вами, principello? – спросил удивленный доктор. – Что это за костюм? Без курточки, без шапки, без башмаков даже… вы простудитесь…

Миша рассказал Чальдини, как уличный мальчик обокрал его, давая ему урок кувыркания. По мере того как он рассказывал, а Чальдини молча слушал его, Миша успокаивался мыслью, что теперь доктору уже не за что особенно на него сердиться, что все равно мальчишка украл бы все пятнадцать суверенов и что, следовательно, о растрате первых десяти и о несдержании своего обещания говорить уже не нужно.

– Вы еще очень счастливо отделались, – холодно сказал Чальдини, выслушав рассказ Миши, – вы могли бы вдребезги разбить себе голову, мальчишки могли бы избить вас до полусмерти и раздеть донага. Что бы тогда сказала тетка ваша?

– Пожалуйста, успокойте ее как-нибудь…

– То-то. А хорошо не держать своего слова? Вы думаете, я не знаю, что вы бросали не по десяти монеток, что в Линдау Анисья наменяла для вас мелочи? Вот и теперь вместо того чтобы признаться, вместо того чтобы мне все рассказать, вы рады, что, по милости обокравшего вас мальчика, я не узнаю о несоблюдении вами условия. Правда ли это?

– Правда, – шепотом отвечал Миша и кинулся на шею к Чальдини.

– Ну хорошо, – сказал Чальдини, неся Мишу домой, – тетку я успокою, но вот на каком условии: из Роршаха мы будем писать в Москву, и вы должны описать всю эту историю с мальчиками и с монетками вашему отцу или дедушке. Согласны вы на это?

– Согласен… Всю историю с мальчиком опишу подробно, а нельзя ли не писать о монетках? Мне очень стыдно!

– Нет, никак нельзя, – отвечал Чальдини, – обо всем напишите: пусть будет это для вас и наказанием, и уроком на будущее.

За обедом Чальдини был в таком веселом расположении духа, он так смеялся, расспрашивая Мишу о подробностях уроков кувыркания, что Серафима Ивановна сочла бы неделикатным сердиться за историю, в которой почтеннейший доктор видит одну только комическую сторону.

«Кто их знает, – думала она по уходе Чальдини с Мишей, – может быть, вся эта история нарочно устроена итальянцем; может быть, даже она у него в инструкции написана; а то чего бы ему зубы скалить?..»

– А ты все-таки страшная рохля, скажу я тебе, Аниська; нет, чтоб присмотреть за молодым князем, тебе бы только его изюм да пряники есть, а небось не заступилась, когда мальчишки грабили его.

– Да ведь я, боярышня, в это время тебя одевала.

– Могла бы и меня одеть, и за ним присмотреть, кажется, не много у тебя работы. Только и знаешь, что твердишь свои глупые диалоги. Ведь видишь, что молодому князю не до тебя, что он кувырканием занялся, ну и отстала бы, бросила бы эти вздо…

Последние лучи утопающего в Боденском озере солнца ярко отражались на цепи громадных, вечно снеговых гор, все выше и выше выдвигающихся на горизонте. Олени и серны весело прыгали по утесам, не доступным охотнику. Птицы единогласным громким хором прощались с гаснущим светилом, рассаживаясь по ветвям допотопных дубов. Орел, попарив в нерешительности, взмахнул крыльями и полетел на ночлег. Дормез медленно подъезжал к Роршаху. Кучер, сидя рядом с Мишей, вслух любовался величественной панорамой, открывшейся перед их глазами.

– Может ли быть у кого-нибудь в мире отечество лучше моего? – с гордостию спросил он у Миши, показывая рукой на снеговые вершины, слившиеся с розовыми облаками. – Что, у вас в России есть горы?

– Нет, в России таких гор нет, – отвечал Миша, – а вот Карпаты в Моравии я видел, так те не так хороши, как эти.

– Где им! – сказал кучер.

Нерадостно было на сердце у Миши при въезде в Швейцарию. Мысль, что он был одурачен и обокраден уличным мальчиком, еще не очень огорчала его, но перспектива писать об этом отцу или деду так его тревожила, что он не раз собирался попросить Чальдини, чтобы он уж лучше все рассказал тетке, лишь бы не требовал от него такого унижения.

Невдалеке от гостиницы, где назначен был ночлег, Миша увидал высокого мальчика в новой синей блузе и фуражке, в которой, несмотря на отпоротые галуны и кантики, он узнал свой фельдъегерский картуз.

– Видите этого мальчика? Вон, оперся на забор? – сказал Миша кучеру.