Царский изгнанник

Миша во время этих торгов чуть не плакал, внутренне обещая себе пополнить из собственной кассы все, что его тетка выторгует у гасконца.

– Чему ж вы будете учить моего племянника?

– Чему прикажете.

– Истории, например?

– Да ведь для истории вы послали за каким-то Даниелем, по газете?..

– Тот, может быть, еще задорожится очень; может быть, мы с ним и не сойдемся в цене… Ну географии, арифметике, философии… ведь вы, говорят, все знаете?..

– Все, решительно все!..

– А что это за естественная наука, о которой говорил мне комиссионер?

– Естественная наука?.. – повторил Гаспар. – Как бы вам сказать… о ней, извольте видеть, даже не совсем прилично говорить на первое знакомство с такой прелестной дамой…

– А-а-а!!! Ну так Мише еще рано учиться ей. А обсерватория ваша очень нужна в Сорбонне?

– Сорбонна, – смею вам доложить, – никуда не годное заведение, а обсерватория везде нужна, она изобретена в Саксонии, на берегах реки Миссисипи…

– Этой реки я что-то не знаю, – прервала Серафима Ивановна, хорошо помнившая уроки географии у мадам Мариво, – вот реку Миссисипи я знаю, только та не в Саксонии, а в Северной Америке, открыта она испанцами в тысяча пятьсот сорок…

– Та не в Саксонии, а эта в Саксонии, – возразил Гаспар обиженным тоном.

– Ну а чему учит обсерватория эта?

– Как чему? Известно, искусному плаванию по морю или по чему угодно, – не запнувшись, отвечал гасконец.

– Да ведь мой племянник не будет служить в морской службе, у него, и то, родной дядя захворал от мореплавания.

– Ну так вместо обсерватории я могу показать ему что-нибудь другое: например, фехтование. Только надо купить рапиры, маски и перчатки.

– А дорого все это обойдется?

– Меньше двухсот ливров за все не возьмут; надо купить настоящие солингенские[63] рапиры; но для вас, извольте, я, по случаю, куплю за сто пятьдесят ливров… не жалейте полутораста ливров, сударыня, зато ваш племянник, смею ручаться, будет через год фехтовать лучше всех в Париже.

– Дорогонько, – сказала Серафима Ивановна, – но нечего делать. Вот вам шесть луидоров, завтра в одиннадцать часов буду ожидать вас на первый урок…

К вечеру явился и с большой грацией представился Даниель, молодой человек лет двадцати семи, тоже сразу понравившийся Серафиме Ивановне.

Он запросил по два ливра в час с тем, чтобы, во-первых, учить не меньше трех часов в день, а во-вторых, чтобы Серафима Ивановна купила у него руководство к истории, стоящее двенадцать ливров.

– На три часа в день я согласна, – отвечала Серафима Ивановна, – только я дам вам за них не шесть, а три ливра, этого довольно для такого молодого человека, как вы. А насчет руководства, то вы запросили за него слишком дорого, я и то полтораста ливров на рапиры дала, уступите хоть что-нибудь.

– Вы этого знаменитого руководства ни в одной книжной лавке дешевле чем за пятнадцать ливров не достанете, сударыня, и если я прошу с вас только двенадцать, то это единственно оттого, что мой дядя дал мне сто экземпляров на комиссию. Угодно вам взять их все? Я вам, пожалуй, сделаю уступку в пятнадцать процентов.

– Куда ж мне сто экземпляров? – спросила Серафима Ивановна.

– Вы можете повезти их в Московию и сбыть там с большой выгодой; там их у вас с руками оторвут, это руководство не что иное, как введение к иностранной истории, которую собирается написать мой знаменитый дядя.

«А что, в самом деле, – подумала Серафима Ивановна, – мысль хорошая: пятнадцать процентов не безделица, ведь это, значит, мне экземпляр с небольшим по десяти ливров обойдется, а я могу по пяти рублей…»

– Извольте, – сказала она вслух, – приносите мне ваши сто экземпляров, вот вам десять луидоров задатка, завтра получите остальные тридцать… Только за уроки-то, пожалуйста, уступите: назначим по четыре ливра в день.

Не ожидавший такого скорого и такого выгодного сбыта своему товару, Даниель, уложив в карман задаток, согласился на четыре ливра в день, хотя прибавил, чтоб не выказать своей радости, ни с кого в мире он никогда так дешево не брал.

С своей стороны Серафима Ивановна была тоже очень рада своему приобретению и попросила Даниеля, если у него есть лишнее время, немножко побеседовать и, кстати, отужинать с ней.

За ужином, за которым русское хлебосольство не поскупилось на лишний стакан вина, Даниель сделался очень разговорчив.

– Скажите мне, пожалуйста, сударыня, – спросил он, – все ли знатные дамы в России так прекрасны, так образованны и так любезны, как вы?

Серафима Ивановна не вдруг спохватилась, что отвечать на такой неожиданный комплимент.

– Да, – сказала она, – у нас воспитанием не пренебрегают, а все-таки же здесь люди несравненно воспитаннее, чем в России. Уж я не говорю о вас, а вот давеча был у меня Гаспар, тоже очень приятный человек… разумеется, не то что вы…

Даниель запил комплимент стаканом бургонского, учтиво поклонился своей собеседнице и примолвил:

– Ваше здоровье, сударыня.

– Благодарю… а знакомы вы с этим Гаспаром?

– Не имею удовольствия, сударыня… Кто он такой?

Язык Даниеля начинал заметно тяжелеть.