Царский изгнанник

«А всё-таки же я должен признаться, что действую с этой женщиной как настоящий школьник, — думал Гаспар, сидя в кофейной за пуншем, — Даниель поступал совсем не так, оттого ему и удавалось: он мастер этого дела, а я... Я всегда составляю свой план как нельзя лучше, а как приходится привести его в исполнение, так и оробею. Будто кто свинцу нальёт мне на язык или проколет мне его булавкой: то молчу, как дурак, то начну заикаться, а если заговорю, то понесу такую чушь, что у самого уши вянут. А Даниель о чём бы ни заговорил, всё у него выходит кстати. Сиреной ли назовёт её, или Сильфидой, или Терпсихорой, — всё ей нравится. Раз при мне он назвал её Парфеноной, — и то с рук сошло, а я вот нарочно для неё купил себе мифологию, чтоб иногда щегольнуть какой-нибудь Юноной, да давеча — чёрт попутал — и ошибись: назвал её Нереидой. Хотел сказать Немезида, а с языка сорвалась Нереида; зато я очень удачно поместил ей Морфея, и Купидона, и Минерву; а толку всё-таки не вышло никакого. Я с ней уж чересчур застенчив!.. Нет, надо мифологию побоку. Я просто скажу: «Для вас...» — но как же мне назвать её? Мадам? Это слишком почтительно, слишком церемонно. «Для вас, скажу, обожаемый ангел...» Нет, и это не годится: такого задаст, пожалуй, ангела, что и своих не узнаешь! Видно, без мифологии не обойдёшься. «Прелестнейшая Немезида! — скажу я. — Вы знаете, как искусно Даниель владеет оружием. Его мечу, может быть, суждено прервать нить жизни вашего защитника и отправить его к паркам. Не ровен случай, — скажу я ей, — дайте, — скажу, — задаток или, ещё лучше, дай, — скажу, — задаток». Когда доблестный Марс сражался за оскорблённую Прозерпину... Не знаю, впрочем, сражался ли Марс за Прозерпину, надо справиться в книжке».

   — Гарсон! Ещё мисочку пунша, — крикнул гасконец, вынимая из кармана «Краткое руководство к мифологии».

Покуда Гаспар, допивая вторую миску пуншу, прогонял свою застенчивость и так старательно сплетал сети для прелестной Немезиды, Немезида с помощью кухарки укладывалась в дорогу. Так как она рассчитывала возвратиться в Париж недели через две или через три, то сборы её были непродолжительны: карета при фонаре была тщательно осмотрена хозяином дома и оказалась в исправности; небольшой каретный сундук был внесён в комнату и начал мало-помалу наполняться платьями, юбками, воротничками и прочими принадлежностями женского туалета. Где-то невдалеке прогудело шесть часов, и Гаспар развязно, хотя и покачиваясь, вошёл в гостиную с шляпой на голове.

   — Я немножко опоздал, — сказал он, снимая шляпу, — этому виной северный ветер... Я очень хорошо знаю, что неучтиво опаздывать тем менее на первое свидание. Ну да всё равно. Мы своё наверстаем! Его, саксонца, нет дома. Мадам Анисью доктор не отпускает, говорит, её болезнь прилипчива...

   — Что это вы так раскраснелись, Гаспар?

   — Красный, как Аврора, говорит пословица; мы это знаем, нас не удивите, сударыня... Нет, не сударыня, а Немезида, слышите ли? Не Нереида, а Не-ме-зи-да! Нереида — это одно и то же, что Наяда. И зачем это придумывали два названия для одной и той же, да ещё для такой бесполезной особы!.. Впрочем, коль хотите, разница есть: Нереида — это, должно быть, купающаяся дама, а Наяда — барышня, тоже купающаяся...

   — Вам бы выкупаться вместе с ними, — сказала Серафима Ивановна. — Вы не в своём виде. Что это, голландский барон вас так употчевал?

   — Говорят вам, барона нет и Анисьи нет; и Голландии тоже нет. Голландия — мыльный пузырь.

   — Что вы хотите сказать? Вы совершенно пьяны...

   — Я хочу сказать, что Голландия — мыльный пузырь; кажется, это ясно. Не за чем нам так далеко ездить, посидим и дома. А задаток всё-таки давайте.

   — Какой задаток?

   — Такой задаток, о котором я целый месяц думаю, да всё к слову не приходилось... Да, прекрасная Аврора... когда застенчивый Марс сражался за доблестную Прозерпину... у меня в книжке не сказано, что Марс сражался за Прозерпину, но я знаю наверное, что он застенчив... Смею вас уверить, Наяда... или как, бишь, тебя?..

Серафима Ивановна отступила на несколько шагов и начала звать кухарку, вышедшую из комнаты при входе Гаспара.

   — Зачем бежать?.. Моё божество... мифологическое? — продолжал кричать гасконец. — Чего бояться?.. Знаю, так Диана бежала от Актеона для того, чтоб он догонял её. Это военная хитрость, мы с Дэниелем не поддаёмся на такие хитрости.

   — Убирайтесь отсюда, невежа! Убирайтесь сейчас же! Маргарита! А Маргарита! Позови скорей дворника!

   — Убираться?! Как бы не так! Не уйду ни за что. Я зван ужинать и ночевать... Ужинать я, пожалуй, не хочу, а ночевать... с удовольствием!

«Что мне делать с этим пьяницей», — думала Серафима Ивановна, серьёзно струсив.

   — Оставьте меня, говорю я вам; уходите сейчас же, а не то!!

Она вооружилась бутылкой, стоявшей на накрытом столе.

   — Что? Бутылка?.. Знаю, это сан-бенито; это та же бутылка, что летала в Даниеля! Мы с ним этого не боимся!

   — Не боишься?! — крикнула Серафима Ивановна вне себя от ярости. — Не боишься!! Так вот же тебе, бездельник!