Царский изгнанник

   — Прошу быть хорошим соседом, — сказал ему Рибо, — мне совестно после твоих вчерашних подвигов сидеть выше тебя, Аксиотис; я очень хорошо понимаю, что это только оттого, что ты, как иноверец, не учишься богословию...

   — Господин Аксиотис, — сказал инспектор вполголоса, — в последние два месяца вы сделали такие успехи по всем предметам, что совет Сорбонны не мог не оценить вашего старания. Он поручил мне благодарить вас. Кроме того, почётный член нашего совета, профессор греческой литературы, заявил желание взять вас к себе в помощники, в репетиторы. Эта должность, которая даётся исключительно лицентиатам[73], приведёт вас по окончании вами курса прямо к профессорской кафедре. Согласны вы принять эту должность?

   — Очень согласен... с большой благодарностью согласен, господин инспектор, — отвечал Аксиотис дрожащим от волнения голосом, и больше он не мог прибавить ничего. Неожиданное, небывалое предложение инспектора вывело его из обыкновенной его флегмы.

Перекличка продолжалась.

   — А что твой аппетит? — спросил Миша у Аксиотиса.

Аксиотис не отвечал ни слова.

   — Как ты находишь красноречие инспектора?

Аксиотис продолжал молчать.

   — Нравятся ли тебе его назидания?

Аксиотис всё молчал.

   — Какую он, однако, тошную сказал тебе речь!.. Да что это ты, право? Будешь ли ты наконец отвечать мне?..

Миша ущипнул Аксиотиса.

   — Что ты? — спросил Аксиотис.

   — Ведь я тоже умею щипаться, господин лицентиат. Полчаса, как я добиваюсь от вас, довольны ли вашим назначением, и не могу удостоиться от вас ответа. Вы уж слишком зазнались с тех пор, как вас произвели в репетиторы.

   — Ах, милый Голицын! Ты не можешь себе представить, как я счастлив! Я с вами нынче не обедаю: сейчас же побегу к Лавуазье и объявлю ему мою радость; ведь это всё по его милости случилось! Каково! Я буду зарабатывать по восемьсот ливров в год!.. А ты ещё говорил, что аббат злой!

   — Ты от радости, кажется, с ума сошёл, — возразил Миша, — к Лавуазье и после обеда успеешь съездить, а прежде всего не мешало бы тебе поблагодарить аббата и для этого не уезжать от обеда, на котором он обещал быть...

При вызове седьмым учеником Педрилло Ренодо подошёл к инспектору и шепнул ему, что, согласно своему обращению, он сейчас же едет к букинисту. Чальдини и трёх своих воспитанников он пригласил ехать с собой.

Как только они вышли на улицу, Миша и Аксиотис схватили аббата за обе руки и начали жать их изо всей мочи. Им ещё во время переклички чрезвычайно хотелось подбежать к аббату и расцеловать его...

   — За что это вы мне ломаете руки, господа? — сказал Ренодо. — А, понимаю. Это за то, что вы не получили призов за экзамен по греческому языку, но погодите мстить, призы ваши готовы: перед обедом мы заедем к книгопродавцу Дювалю, — это два шага от кофейной, где мы обедаем, и там я поднесу вам по экземпляру греческой Библии в переводе семидесяти толковников. Всякий раз, как вы её откроете, вы невольно вспомните и о вчерашнем экзамене, и о нынешней пересадке, и о вашем старом профессоре.

   — Мы и без библий никогда не забудем нынешнего дня, — сказал Миша.

   — Особенно я, — прибавил Аксиотис, — мне не надо никакой Библии в мире, чтобы вечно краснеть при мысли, как вы мне отомстили за мою гадкую, за мою отвратительную эпиграмму.

   — Ну вот и слёзы! — сказал аббат. — Хорош будет ваш пир, господин Мира, если мой адъюнкт останется в таком плаксивом настроении!.. И без благодарений ваших я вижу, что вы благодарны, Аксиотис, и знаю, что есть за что быть благодарным. Студентом риторики получить такое место, получить в такие лета возможность честным трудом зарабатывать себе на жизнь и, кроме того, продолжать бесплатно курс наук в Сорбонне, — это, конечно, не безделица; но плакать всё-таки же не из чего. Извольте сейчас же перестать плакать! А то и доктор Чальдини и ваши товарищи подумают, что вы самый корыстолюбивый человек в мире, что вы обрадовались восьмистам ливров содержания... Слышите ли, Аксиотис, теперь я ваш прямой начальник и имею право вам приказывать. Чтоб я больше не видел ваших слёз! Фу, как гадко быть таким корыстолюбивым! И когда подумаешь, что ему всего шестнадцать лет каких-нибудь! Фу, как стыдно!

Аксиотис вдруг расхохотался громким, весёлым смехом.

   — Что это вы? — спросил удивлённый аббат.

   — А вот что. Мне сейчас пришла в голову, может быть, и не новая, но очень интересная для психологии мысль, а именно: как часто справедливость справедливейшего начальника зависит от личного, временного впечатления. Покуда вы считали меня лентяем и презирали меня за то, что я не делал сочинений на «Илиаду», вы не пропускали случая, чтобы не попрекнуть мне моими двадцатью и даже двадцатью пятью годами. А теперь, когда я удостоился попасть к вам в адъюнкты, вы вдруг скостили мне восемь лет и убавили даже полтора года из истинно прожитой мною жизни!..

ГЛАВА IX ОБЕД В КОФЕЙНОЙ ПРОКОПА