Царский изгнанник

   — Ну-с, — продолжал он... — славная наливка... я говорил, что не разберёшь, чего желала царевна; положим, она и желала чтоб мне удалось, чтоб были прошения от народа и чтоб манифест был... ты смотри, князь, никому не говори, что она желала... я и сам не говорю этого... так что ж? Мне выдавать её Петру?.. За доверие её мне заплатить изменой?.. Да на что она ему?.. Не казнить же её: не голодом морить!..

   — Да вот ты так говоришь, Фёдор Леонтьевич, а друг твой, твой благодетель, говорит совсем другое...

   — Какой благодетель?

   — Да князь Василий Васильевич, он сказал царю, что без приказания правительницы ты бы никогда не отважился на такое дело.

   — Я знаю, что... эта лисица ненавидит царевну; но чтоб она была способна выдать её, — это уже слишком низко, это невозможно!

   — Эх, брат Фёдор Леонтьевич, — плохо знаешь ты после этого людей, сам говоришь лисица, а не способна, говоришь; да на что лисица не способна?.. Что это ты всё один пьёшь? Поднеси и мне стаканчик.

   — Извини, князь, за бесчинное обращение, — сказал Щегловитов, подавая своему собеседнику стакан вишнёвки, — может быть, завтра опять голодать придётся, так я запасаюсь.

   — Завтра голодать не придётся тебе, Фёдор Леонтьевич, а видишь ли, я говорю тебе не как начальник Судного приказа, а как старый приятель, скажи всю правду царю Петру, и он пощадит тебя, твоя голова не нужна ему.

   — И мне не нужна голова моя, кабы мне её отрубили третьего дня, поверь, для меня лучше бы было... мне только и житья, что теперь, пока пью наливку, жизнь мою они отравили, совсем разбили. Если я жив останусь, осрамлюсь перед ней. Я сказал ей: иду на плаху, как же мне вернуться живым!.. Однако ж я говорю что-то не то... Читай остальные ответы, князь Михаил Никитич.

Дойдя до последнего лаконичного ответа: «Никакого», князь Львов опять обратился к Щегловитову:

   — Вот и этому трудно поверить, Фёдор Леонтьевич: как ни старается князь Василий Васильевич впутывать других, чтоб выпутаться самому, а что-то невероятно, чтоб он не знал о вашем заговоре. Что ж он за первый министр, если у него под носом могут твориться такие дела и он ничего не знает о них?.. Ты скажешь, он был болен... Нет, брат, он ловок, он и захворать кстати умеет. Недаром он отстаивает тебя и выдаёт царевну, значит, надеется на твою благодарность, надеется, что и ты не выдашь его... Оно так и вышло...

   — Отстаивает меня и губит царевну? И ты называешь его моим благодетелем!.. Если б только было у меня малейшее сомнение... если б только я мог думать, что он знал о нашем предприятии и прикидывался... то я бы доказал этому благодетелю!..

   — Малейшее сомнение! — прервал князь Львов. — Если б ты мог думать!.. Да разве ты не слыхал, как он поощрял царевну короноваться, как он предлагал ей разделить с ней престол? Об этом вся Москва говорит.

   — Это... я действительно слышал, — слышал своими ушами... но царевна не соглашалась...

   — Так и можешь написать: царевна не соглашалась, а он, мол, предлагал... Тогда царевна спасена; тогда царевна уже не будет думать, что ты заодно со своим покровителем погубил её... впрочем, делай как знаешь: ответы твои, пожалуй, и так хороши, только подпиши их.

   — Да как же переменить последний ответ, если он тебе не нравится, князь? Поправок делать не велено.

   — Во-первых, я не сказал, что он мне не нравится, Фёдор Леонтьевич; а во-вторых, тут и без поправок обошлось бы дело: только приписать бы несколько строчек... жаль, что так поздно, мне спать пора, завтра рано вставать, а то я бы помог тебе, пожалуй...

   — Пожалуйста, помоги, князь, напиши начерно, а я перепишу...

   — Да нет же, Фёдор Леонтьевич, я говорю тебе, ответы и так хороши: что за беда, что царь Пётр Алексеевич поссорится с царевной? Брат и сестра: нынче поссорятся, завтра помирятся.

   — Об одном прошу тебя, князь, не зови его моим благодетелем... ну вот, пожалуй, вот тебе бумага и перо: пиши ответ, князь...

   — Ну, Фёдор Леонтьевич, для тебя только!.. Как бы устроить, чтоб это никакого не помешало нам...

Князь Львов взял чистый лист бумаги, подумал немножко и написал:

«Никакого доказательства участия князей Голицыных в последних смутах я представить не могу, но я знаю, что хотя первый министр как будто и затруднялся, куда девать царей Иоанна и Петра Алексеевичей, однако ж честолюбивые замыслы его известны всем, и неоднократные предложения, делаемые им царевне Софье Алексеевне о вступлении с ним в законный брак и о захвате царского венца, достоверно доказывают, что если б заговор против царя Петра Алексеевича удался, то Голицыны первые пожали бы плоды предпринятого стрельцами государственного переворота, хотя, — повторяю, — они явно в нём и не участвовали. К сим ответам, по всей справедливости данным, руку приложил такой-то. Вот и всё...»

   — Что ж ты не написал, князь, — спросил Щегловитов, — что царевна отказывалась от предложений первого министра и что она ничего о нашем заговоре не знала?

Князь Львов прибавил:

   — Царевна же на все мятежные предложения первого министра отвечала положительным отказом и строгим запрещением повторять их... Так ли?