Царский путь Креста Господня, вводящий в Жизнь Вечную

СТАВРОФИЛА. Ты открыл язву мою, и я познаю козни кроющегося вблизи врага; ибо когда я стараюсь истинным намерением благоугождать Богу, то к этому намерению неприметно, и сама не знаю как, примешивается и желание славы человеческой. Замечаю же я это не вовремя и поздно усматриваю, что я совсем не так совершаю дело, как его начинала. И потому часто случается, что намерение наше, как и Бог это видит, сначала бывает доброе, а потом неприметно само в себе изменяется, и как бы нечаянно встретив на пути славу, уловляется исканием оной. Так и пищу принимают для необходимого поддержанья жизни, но часто при употреблении пищи мы услаждаемся ею, так как незаметно примешивается тут страсть чревоугодия, и таким образом то, что должно служить для подкрепления тела и для поддержания здоровья, мы обращаем в повод к сластолюбию[91].

АНГЕЛ. Теперь ты сама уже понимаешь хорошо немощь свою, и потому надобно подумать о врачевании оной. Внимай, что сказал Господь, истинный Врач душ человеческих: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф. 6, 3). Здесь говорится не о членах тела, но о том, что творимое тобою добро не должно быть известно и близкому брату твоему, дабы, ища здесь мзды похвал, там не погубить плода воздаяния[92]. Даже всегда старайся, чтобы, если возможно, и самой тебе не замечать, что доброго ни делаешь[93].

СТАВРОФИЛА. Для чего же нужно так тщательно скрывать добрые дела, когда Сам Господь сказал: чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5,16)?

АНГЕЛ. Справедливо. Добрые дела могут быть видимы, чтобы прославлялся Отец Небесный, Которому Единому подобает всякая честь и слава, а вовсе не для того, чтобы прославлялся оными прах и пепел, – человек, которому прилично только стыдение лица. Не безумие ли присвоить себе добродетели, украшающие жизнь, когда ты благом самой жизни одолжена Богу? И когда не твое – ты сама, то каким образом может быть твоим то, что ты имеешь?

СТАВРОФИЛА. Вижу теперь, что это так. И я сама и все – Божие; и все дела наши Ты устрояешь для нас (Ис. 26, 12). И без Него не можем делать ничего. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, иЯв нем, тот приносит много плода (Ин. 15, 4, 5). Но продолжай изображать мне всю суету тщеславия, дабы мне более уклоняться от него.

АНГЕЛ. Самое название обличает его ничтожество. Почему называется грех сей тщеславием? Не потому ли, что существенного, истинного в нем ничего нет, а только один пустой призрак? Кто из благоразумных будет рад драгоценной вещи, нарисованной на бумаге, и сочтет начертание ее за самую вещь? Кто сочтет за многоценное сокровище украшенный гроб, исполненный мертвых костей и тления? Тщетная слава есть тень, сон; а как обнимающий тень или гонящийся за ветром, так верящий сновидениям (Сир. 34, 2), говорит Премудрый. Какого бы цвета ни была вещь, но тень ее всегда темна. Как бы славны ни были дела, следующая за ними слава человеческая ничтожна и пуста. Тень временем велика, а временем бывает мала; но это не от изменения объема вещи, а от удаления или приближения внешнего света. Так и те, которые всю важность полагают в мнении людском, иногда бывают велики и славны, а иногда ничтожны и презренны, смотря по тому, как об них судят другие, безумный изменяется, как луна (Сир. 27, 11), которая сияет, но не греет, иногда полна, иногда в ущербе, а потом и совсем не видна. Заимствованный свет никогда не пребывает в одной силе, но то растет, то умаляется, то наконец совсем исчезает. Так те, которые вместо свидетельства своей совести полагаются на мнение других, временем бывают велики, временем малы, а иногда и совсем ничтожны, смотря по тому, как благоволят уста льстецов, – хвалить или понижать их. И что еще сказать тебе? Блажащии тебя льстят тебе, и стези ног твоих возмущают (Ис. 3, 12). Как дети в играх возлагают друг на друга венцы из травы и часто, увенчав кого-нибудь, сзади тайком над ними смеются: так те, которые тебя в лицо хвалят, втайне нередко смеются над тобою. Таким образом все прославление человеческое есть не что иное, как только травяные венцы, которые люди взаимно возлагают друг на друга. Но пусть бы это была одна трава; а то венец этот сопряжешь с великим вредом, ибо он губит все добрые дела[94]. Желанье славы человеческой, как некий разбойник под видом спутника, подходит к шествующим по правому пути и, втайне извлекая нож, лишает странника жизни. Если предположенное благое намерение обращается в заботу о собственной славе, то самым жалким образом оканчивается грехом то самое дело, которое начато было добродетельно.