Царский суд. Крылья холопа

Иоанн взял ковш, сунул его в губы уродцу.

   — А коль пригожая — сам и испей.

Брезгливо отдёрнул голову, умильно поглядел на царя.

   — Пей... или...

Кривляясь и фыркая, шут выпил залпом.

Грозный с отвращением сплюнул, схватил со стола миску со щами, вылил на голову карлику.

   — Гад. Не поперхнётся!

Обваренный заорал благим матом, забился под стол.

Иоанн спокойно взял кость из миски, аппетитно глодал её; кусочки капусты, мясной мозг, мутная жижа щей размазались по бороде, усам и лицу. Он, жадно и громко высасывая, глодал кость.

Послушники налили в ковши вина.

Лупатов быстро захмелел, полез с поцелуями к Друцкому. Василий Артемьевич мрачно уставился в миску. Его обрюзглое лицо изрылось серыми лучиками, сжатые страдальчески губы вздрагивали и слюнявились.

Царь допил свой ковш, подмигнул Басманову на колпак, свалившийся с головы шута.

Федька фыркнул в кулак, встал из-за стола, грациозно поднял с пола колпак.

Грозный подал рукой знак. Малюта изо всех сил застучал по столу. Мгновенно все стихли.

Басманов встал перед Василием Артемьевичем, жеманно поклонился.

   — Царь и великий князь жалует тебя своим шутом.

И, приплясывая, нахлобучил на голову боярина шутовской колпак.

Курлятев съёжился под едким смешком царя, не смел шевельнуться.

   — Эй, скоморохи!

Терем заполнился пронзительным визгом, звоном бубенцов, мяуканьем и собачьим лаем. Опричники захлопали в ладоши.

Незаметно для себя Иоанн в такт хлопкам задёргал плечами. Лицо его расплылось в хмельной удалой улыбке. Малюта закатил глаза так, что видны были одни белки, стал против царя с волынкою.

До-о-о-брый ве-е-е-чер...
До-о-брым лю-у-дям...
На здо-ро-вье.

Гнусаво затянул, подражая слепцам. Подле него Федька на корточках подпевал тоненьким, дрожащим фальцетом.

Грозный зажмурился от удовольствия, потрепал Скуратова по плечу.

   — За потеху, убогие, и мы потехой уважим.

Окликнул дружелюбно Курлятева:

   — Что, соколик, притих?

Боярин, пошатываясь, встал.

   — Подойди, соколик, не обессудь Рюриковича. — И сквозь сжатые зубы ехидно добавил:— Попляши.

Вяземский хлопнул боярина по животу, схватил за руку, откинул от себя.

Курлятев неуклюже закружился по терему. Непереносимою тяжестью давил голову колпак, а звон бубенцов отзывался тяжким позором во всём существе. В бегающих глазах жутко переливались, как у загнанного человеком зверька, панический ужас и дикая ненависть. Шуты с воем и свистом вертелись вокруг него, падали под ноги, карабкались на плечи, царапались и кусались.

А плечи Иоанна подёргивались всё быстрей, задорней, ноги выстукивали уже частую дробь. Малюта ревел хриплым басом, нёсся с Басмановым по комнате в бешеной пляске.

Царь вскочил, ухарски тряхнул головой.

   — Эй, жги-говори, приговаривай!

Василий Артемьевич остановился как заворожённый, не сводил глаз с Иоанна. Не соображая, помимо воли, он стал повторять каждое движение и жесты разгулявшегося пьяного царя.

Быстрей и задорней выстукивали частую дробь ноги Грозного.

Всё тело ходило и дёргалось.

   — Испить!

На ходу подхватил ковш, залпом опорожнил его, бросил под потолок.

   — Эй, жги-говори, приговар...

Оборвался. Смылась с лица удаль. Один глаз закрылся, другой жутко блеснул.

   — Царскую пляску, смерд, перешучиваешь!

Правая щека взбухла, посерела, покрылась пупырышками, как у утопленника. Пальцы корчились и посинели у ногтей. Тяжёлой волной поднимался от сердца гнев.

   — Убрать!

Схватил жбан, неистово стучал им о стол, надрываясь, исступлённо ревел:

   — Убрать! Убрать! Убррра-ать!!

Малюта бросился на Курлятева, вытащил его из терема.

Грозный бессильно упал в кресло.

Басманов рукавом своего подрясника стёр с его лба проступивший обильно пот. Опричники и шуты сбились за столом.

   — Келарь! — позвал расслабленно, чуть приоткрыл глаза.

Вяземский упал на колени.

   — Пошто... при... тихли... все... келарь?

По тёмному лицу порхнула слабая болезненная улыбка. Вдруг вскочил, взмахнул рукой.

   — Эй, жги-говори...

Жадно выпил вина.

Трапезная ожила. Басманов под шум незаметно вышел из терема, в смежной комнате обрядился в сарафан, надел кокошник. Подбоченясь по-женски, вернулся в трапезную.

Царь, увидев ряженого, затрясся от смеха. Опричники подзадоривали Басманова. Вяземский, задрав подрясник, важно ходил за ним, временами порывисто налетал и облапывал. Тогда Федька тоненько взвизгивал, кокетливо отбивался и стыдливо закрывал руками торчавшие из-под сарафана на месте грудей толщинки...

У подвала Малюта жестом отпустил стрельцов, пропустил Курлятева через кованую железную дверь в темницу. Василий Артемьевич безнадёжно огляделся, пощупал впереди себя руками, опустился на солому. Его похоронила сырая мгла.

Скуратов постоял за дверью, о чём-то подумал и решительно шагнул в темницу.

   — Боярин!

Тот съёжился, закрыв руками лицо, молчал.

   — Слушай, боярин!

Наклонился к уху.

   — Тяжко мне. Весь я не свой. Не ведаю, как и живу с ним, с бесноватым царём.

Курлятев в ужасе отшатнулся.

   — Не царь, а выдумщик, басурман. И Русь-то ему нипочём. Всё бы, как на Неметчине. — И едва слышно произнёс: — Беги, боярин!

Василий Артемьевич нащупал руку опричника.