Царский зять (3)

Сотник Никифоров взмахнул рукой, громко крикнув — его рота из девяти десятков стрельцов, вытянувшаяся длинной линией, окуталась густым пороховым дымом. Через несколько секунд последовал слитный залп слева, а потом и справа — две других роты также старательно расчищали путь перед собой, опрокинув визжащих людей в красных одеяниях.

— Заряжай! Первая шеренга — примкнуть штыки! Добить неприятеля! Янычар в плен не берем!

Таковы жестокие реалии войны, в которой уже установились суровые, написанные кровью правила. Во время стремительной атаки, когда стрельцы проходят с боем больше трех верст в час, нецелесообразно связывать продвижение вперед пленниками. И оставлять живого врага в тылу тоже нельзя — велик риск получить пулю в спину. Тем паче, когда перед тобой янычары — те жалости и пощады никогда не просили, так как сами милосердия к противнику никогда не проявляли. Тем более к нечестивым гяурам, которых за людей не принимали — так что долг платежом красен!

— Провести зачистку!

Сотник громко отдал команду, что была прописана в уставе — серебристая сталь длинных ножевых клинков играла бликами заходящего за горизонт яркого летнего солнца.

Хриплые стоны умирающих людей раздавались слева и справа, но, по мере того, как стрельцы шли вперед, замолкали. Только порой предсмертные вскрики раздавались, когда человеческая душа, пусть враждебного к православным магометанина, тяжело с телом расставалась, прекращая свой жизненный путь, завершившийся на бранном поле.

— Вперед, стрельцы, вперед!

Степан осмотрелся по сторонам, внимательно окидывая взглядом поле битвы, благо небольшие овраги и балки не мешали стремительному продвижению пехоты вперед. Сражение шло уже пятый час, вперед его полк продвинулся на добрых двенадцать верст, никак не меньше, скорее всего на пару верст больше.

В глотке давно пересохло, но есаул стоически терпел — и так уже дважды разрешал выпить воды, смешанной с вином, и фляги у стрельцов наполовину опустели. Но никто из служивых не роптал — все шли быстрым шагом, зло и радостно — понимали, что вековой враг не просто опрокинут и разбит. Нужно говорить прямо — разгромлены османы!

Теперь нужно преследовать их безостановочно, памятуя, что недорубленный лес вырастает. Степан помнил приказ, а потому подгонял стрельцов, хотя видел, что те измотались и держатся на одной силе воли. Но нельзя было останавливаться — впереди виднелось множество повозок, которые турки уже выстроили кольцом. Янычары в красных одеяниях не бежали с поля боя, и тем более не сдавались, а решили сражаться за этим импровизированным укреплением до конца.

— Артиллерию вперед!

За спиной послышался звонкий выкрик, и в интервалах между ротами промчались четыре орудийные запряжки, которые сопровождались полусотней канониров, посаженных на лошадей.

От сердца отлегло — теперь не нужно будет под неприятельским огнем приближаться к повозкам. Хоть османы и стреляют коряво (он сам за такую стрельбу с погон урядников лычки бы собственноручно сорвал), но выпущенные ими пули все же находят свои жертвы.

Впрочем, потери для такого сражения, где на поле боя сошлись огромные массы людей, в батальоне ничтожные — несколько стрельцов убито, с десяток ранено. И все дело в артиллерии — полторы сотни единорогов буквально расчищали от неприятельских скопищ путь вперед своей пехоте шрапнелью и гранатами.

Взять вот эти орудийные упряжки, где прислуга передвигается на лошадях — они быстро перемещались по степи, вовремя прибывая туда, где уставшей инфантерии требовалась поддержка огнем. Как сейчас — батарея выдвинулась на три сотни саженей вперед, и живо встала на позиции. Единороги отцепили от зарядных ящиков, упряжки из четверки лошадей тут же отвели за невысокую складку.

До вражеских повозок оставалось еще с тысячу шагов — убойная дистанция. И даже отчаянный бросок янычар бесполезен — его роты успеют подойти к огневым позициям гораздо быстрее и выставить прикрытие, А плотный ружейный огонь с картечью моментально всех живых врагов превратит в лежащие на траве мертвые тушки.

Единороги изрыгнули густые белые клубы с яркими языками пламени — орудия были предусмотрительно заряжены, как того требовал устав. В небе над повозками вспухли клубки взрывов — у янычар началась суматоха, многие стали прятаться под повозками, истошно ржали раненные лошади, доносились отчаянные выкрики.

Шрапнель в чистом поле смертельно опасная штука — спрятаться от нее негде, если единороги палят беглым огнем, то чугунная картечь, щедро высыпанная в небе, собирает обильную «жатву». И нет для воина лучшего зрелища, чем вид нещадно избиваемого противника. Правда, очутиться под таким же огнем Степан не хотел категорически — его батальон, будь он вооружен как османы, истребили в течение четверти часа, если он не отдал бы команду отступать поротно, причем бегом, и во всю прыть. Однако наличие штуцеров изменило ситуацию на корню — он бы успел выдвинуть застрельщиков вперед и перестрелять из штуцеров всю прислугу и лошадей. А таковой прием прописан в уставе, и часто использовался на поле боя.