Царский зять (3)

Большая часть бояр в московской одежде, и с окладистыми бородами, в высоких бобровых шапках, произнесла фразу вслед за царем вразнобой, делая над собой видимое усилие.

Взгляд Федора прошелся по их плотной массе — княжескую аристократию, за редким исключением, как князь Василий Васильевич Голицын, новые веяния не устраивали. Но их приняли, пусть нехотя и с ворчанием — до родовитого боярство дошло, что вступать в острый конфликт со служилым дворянством и «детьми боярскими», поддержавших царя, чревато большими проблемами. Многие хорошо помнили историю царствования Ивана Васильевича Грозного с его опричниной — а возможная кровавая заматня не могла не напугать потомков.

Присутствующие священники во главе с патриархом Иоакимом уже приняли крестное целование — так что возражать, тем более открыто, никто не осмеливался. В тоже время все присутствующие на сожжении разрядных книг понимали, что это первый шаг на пути преобразований, а вот какие будут дальнейшие, оставалось только напряженно гадать.

Прошло десять лет, как с невероятным трудом удалось подавить восстание лиходея, казачьего атамана Стеньки Разина. Но угли того возмущения продолжали тлеть под слоем пепла, и в любой момент, подуй ветер перемен, из них могло снова возгореться обжигающее пламя народного возмущения. А ведь еще сильны были раскольники, бунт которых в Соловецком монастыре, что продолжался восемь лет, подавить все же удалось. Но то было открытое выступление, однако старообрядцы рассеялись по всей стране, продолжая смущать население своими рассказами.

И самое страшное — в народе с ликованием говорили о справедливом государе, что познав страдания в рабстве, даровал волю любому на своей земле. И оттого получил Божью помощь, с которой изгнал из благословенных южных земель страшную напасть в лице Крымского ханства, что терзало своими набегами русское царство больше двухсот лет.

Бояре и дворяне с нескрываемым страхом произносили имя «казацкого и мужицкого государя» — бегство крепостных и холопов приняло у них массовый характер. И росло со дня на день, несмотря на жесточайшие порки отловленных беглецов.

Зато все, кто нес тягло, и большая часть служивых людей с восторгом поджидали Юрия Льва, что должен был даровать всем «вольности», что были у народа «силой и неправдами» отобраны. Непонятно откуда появившиеся «прелестные письма» заполонили русские грады, вызывая всеобщее смущение в умах.

Жители наперебой расспрашивали побывавших на юге купцов и торговцев — те отвечали, что так оно и есть — все в Новой Руси живут вольно и никто из «сильных» их не притесняет.

Духовенство во главе с патриархом застыло в нерешительности. С одной стороны «Москва есть Третий Рим», и все жаждали, что православный крест утвердится на Святой Софии в Царьграде, а оттого радовались победам воинства Новой Руси.

Но с другой митрополиты и епископы встали перед неприятной перспективой потерять многочисленные вотчины, которыми церковь владела, а это примерно десятая часть от числа всех крепостных. А такая потеря оказалась вполне осязаемой и реальной.

В Новороссии патриарх Мефодий со всеми клириками и приходами осудили рабство и холопство, предав его анафеме как богопротивное явление, которого никогда не должно быть.

Так что в Москве на «освященном» Поместном Соборе ощутимо дыхнуло, казалось, давно сгинувшими во времени «нестяжателями» с неистовым Нилом Сорским. Стоило только раздаться под сенью сводов негромкой, но пламенной речи митрополита Червонной Руси Фотия, прочитавшего послание патриарха Готии, Понта и Новой Руси Мефодия.

А если учесть, что московский государь со служилым дворянством поглядывали на огромные земельные владения церкви весьма завистливо, то можно понять охватившее патриарха Иоакима волнение. Московские государи всегда недовольны растущим богатством церкви, стремились ограничить всеми способами, и пока безуспешно пытались обложить монастырское землевладение податями.

В Первопрестольной было смутно, напряженность возрастала с каждым днем. Стрелецкие полки волновались — жалование им не выплачивали уже полгода, а челобитчиков в Стрелецком приказе «кормили березовой кашей» — били батогами. Большая часть холопов сущими зверьми смотрела на своих владельцев. Торговцы наперебой жаловались на лихоимство подьячих, стонали от поборов ремесленники, а крестьяне начали открыто роптать на притеснения дворян.

Нужно запугать недовольных, как десять лет тому назад, когда плоты с казненными бунтовщиками спускали по Дону и Волге. Вот только все бояре, хотя и жаждали прибегнуть к репрессиям, однако боялись применить силу. И все дело в «новорусских» стрельцах — три дня назад по всей Москве пронеслось известие, что устрашило одних, меньших числом, и воодушевило других, что пока несли на себе «тягло».