Царский зять (3)

Но нет — пошли по чисто имперскому пути — разделяй и властвуй. Создали блок соцстран, а в Союзе ввели республики с бодуна нарезанными границами — а потом все удивлялись, откуда вражда. Вот и получили то, что получили, сами развалив страну!»

Юрий закурил папиросу, отпил вина, разбавленного обычной кипяченой водой — пристрастился, пожив среди греков. И негромко заговорил, поглядывая на задумавшуюся супругу.

— В державе все народы живут по своему укладу, менять который нельзя. Да и зачем. Если общая база на всех одна — вольность и соборность. Единый механизм своего рода, с неизменными правами и обязанностями, общими для всех наших с тобой подданных. И они подкреплены единой православной верой с небольшой толикой лояльных нам католиков и протестантов. Но те связаны уже не по общей православной вере, а по единому корню славянскому и общему для всех них языку. И являются христианами, что тоже неплохо, если оставить в сторону начетничество.

— Но ведь угры не славянского корня народ? К тому же ты привечаешь мусульман, что тебе присягнули.

— В точку попала, дорогая женушка. Таким народам отведена роль «стены», что нас отделяет от враждебной цивилизации…

Я хотел сказать от тех стран, что где народы имеют иной уклад жизни, язык, веру и культуру. С ними можно торговать, но они, безусловно, всегда к нам враждебны. И вопрос войны назреет сам по себе — нас неизбежно прощупают на силу, таковы нравы в этом бренном мире, куда от них деваться. Даже ребятишки в одном доме зачастую дерутся, выясняя кто из них сильнее. А тут сосед, что топор точит и с завистью смотрит на твое богатство и землю. И думает как бы тебя половчее ограбить!

Такие лояльные к нам народы очень нужны — они своего рода буфер, то есть и вашим, и нашим. Причем в нашей защите и товарах они должны нуждаться больше всего — взаимные интересы ведь тоже притягивают. Даже купцы промеж себя роднятся!

— Но от Оттоманской Порты у нас такой «стенки» нет, мы от нее отгородиться никак не сможем.

— А зачем нам от нее отгораживаться? Враг вековой и страшный, нашествие которого все народы хорошо помнят — отличный стимул для развития державы. В первую очередь наших народов — ведь они вооружены, обучены должным образом. Настоящим подданным является только тот, кто под знамена отслужил и в резерве состоит — все другие никаких прав не имеют. А потому такие люди власти нашей не дадут коррупционной стать, проще говоря, воровством казны заниматься.

Они ее контролируют уже тем что выбирают — а плохих людишек никогда старостами или «головами» не изберут — война ведь сама по себе человеку оценку дает и все ее видят.

— А почему ты с турками мириться не хочешь?

«Зачем, Софушка?

Много лет пройдет, когда о толерантности и о неких «общечеловеческих ценностях» заговорят. И при этом продолжат воевать более цинично и не менее безжалостно!»

— Мира не будет, а лишь короткие перемирия, чтобы собраться с силами. И учти, Софа, воевать ради сокрушения врага нельзя — обретешь другого противника, более страшного. Война должна держать народы державы нашей в тонусе, причем это заставит людей понять, что сила в единение. И так год за годом, десятилетие за десятилетием.

— Но должна же быть цель какая-то в этой беспрерывной войне, если истребить противника в ней нельзя?!

Софья ошеломленно посмотрела на Юрия и ахнула, поглаживая рукой округлившийся живот.

— Я поняла — война будет идти столько времени, сколько потребуется, чтобы все три восточных патриарха с православными единоверцами вошли в державу нашу!

— Абсолютно верно, женушка, и не только это. Есть еще народы, не познавшие нашей веры и пребывающие в язычестве. Вот для того и нужна в помощь державе церковь воинствующая!

Интерлюдия 3

Мариуполь

27 июня 1685 года

— Давай, вытаскивай!

Крепкий мужик, шуровавший толстым железным прутом в адском пламени домны, с неимоверным усилием вытащил его обратно, с раскаленным клубком железа на конце.

— Бей!

На наковальню с грохотом упала тяжелая чушка молота, раскаленные брызги полетели во все стороны. Зрелищу завораживало своей необыкновенной красотой, и царевич Петр Алексеевич не мог отвести своего прикипевшего к нему взгляда…

Своего отца, царя Алексея Михайловича, Петр помнил плохо — мокрую бороду да неприятный запах. Вот и все воспоминания раннего детства, что отложились в его памяти. А затем он с маменькой Натальей Кирилловной переехал жить вместе с младшей сестренкой в сельцо Преображенское, которое ему, вместе с деревенькой Семеновское, отвел старший брат, царь и великий государь Федор Алексеевич в кормление. И вот эти восемь лет Петр запомнил очень хорошо — играл с деревенскими мальчишками. Хотя маменька постоянно ругала его, что общается даже не с «худородными», с «чернью» — со смердами знаться зазорно, они должны в ноги падать и кланяться, милости выпрашивая.