Царственная блудница

– Когда копии этого письма будут разосланы ко всем королевским и императорским дворам Европы, – с приятной улыбкой сообщил Линар, – когда всем станет известно, что русская императрица в свое время ради уничтожения своих родственников, по праву восседавших на престоле, – а всем известно, как она поступила с Брауншвейгской фамилией! – продала часть своей страны и своего народа, а теперь отказывается платить по закладной, – когда это станет известно, уже не будет иметь значения, фальшивка сия бумага или нет. Ее имя окажется осмеяно, а репутация изваляна в политической грязи.

– Да к нашему русскому телу ваша вонючая саксонская грязь небось не пристанет! – высокомерно выкрикнул Бекетов.

– Вонючая саксонская, прусская, английская, шведская… многовато грязи, а? В самом скором времени присоединится также грязь французская, австрийская… а что станут свои, русские, о матушке государыне, – эти два слова Линар выговорил по русски, – говорить, которая хотела их продать чужеземцам, вернее, даже продала?..

– Это нехорошо, – угрюмо кивнул д’Эон, – когда пойдут такие разговоры, это будет очень плохо. Не стоит говорить о репутации женщины, ибо в Европе просто не существует нераспутного государя. Однако неумение держать слово нынче не в чести. И торговля собственными землями, собственным народом… это позорно!

– Спору нет, дела плохи, – медленно проговорил Шубин. – А вот позволительно ли вас спросить, зачем вы к нам пришли, сударь, зачем этот разговор повели, когда Гембори, приятель ваш, уже объявил государыне об сем письме?

– Да потому, что он не должен был этого делать! – запальчиво воскликнул Линар. – Но в деле с письмом каждый преследует свои интересы. Англичане хотят прекратить всякий альянс России и Франции. Шведы желают исполнения обещания, данного в том письме. У меня свои интересы. И повезет не тому, кто просто пригрозит опубликованием письма, – повезет тому, кто этим письмом обладает!

– А кто им обладает? – хищно спросил Бекетов.

Линар усмехнулся:

– Разумеется, я. Только, – он быстро выставил вперед руки, заметив, как подался было к нему Бекетов, – разумеется, я его не взял с собой, это надо же идиотом быть! Так что не трудитесь отягощать свою совесть новым актом насилия.

– Какие песни! – проворчал д’Эон. – Какие песни поются! Ну просто Гомерова сирена!

– Скажите, господин Линар, ваш то интерес каков? – нетерпеливо проговорил Шубин. – И почему для того, чтобы этот интерес выразить, вам нужны посредники?

– Вы полагаете, что частное лицо вроде меня может просто так обратиться к русской государыне и начать диктовать ей свои условия? Да меня за такое… в два счета в крепость, а то и сразу в Сибирь. И вообще, она меня и слушать не станет. Однако вы все в разное время, кто давнее, кто ближнее, были ее любовниками. И она поймет ваши слова как проявление заботы о ней. Прислушается к ним. И… исполнит мою невинную просьбу.

– Ну давайте же, говорите, в чем эта просьба состоит! – бабахнул кулаком по столу пылкий Бекетов, чья ревность была до предела разожжена рассчитанно коварной репликой Линара: «Вы все в разное время, кто давнее, кто ближнее, были ее любовниками». Понятно, что про Шубина Никита Афанасьевич знал и ревновать к давно прошедшему считал глупым. Но д’Эон… значит, он был последним увлечением государыни! Проклятый француз! Какое горе, какая несправедливость судьбы, что теперь Бекетов обязан ему спасением, а то и жизнью! Теперь его так просто на шпагу не насадишь, а ведь как хочется!

– Видите ли… – протянул Линар. – В России остались некие расписки, которые я в свое время давал. Финансовые расписки! Я бы хотел их вернуть.

– Что за расписки такие?! – удивился Шубин.

– Да сие неважно, – отмахнулся Линар. – Можно будет просто сказать государыне, что она получит свои бумаги в обмен на бумаги Линара, только и всего.

– Да вряд ли она всякий мусор в памяти держит, – хмыкнул Шубин. – Забыла и о расписках ваших, и о вашем существовании, пари готов держать. Что за расписки? Говорите! У кого то деньги в долг брали, что ли?

– Я ни у кого в долг не брал, – раздраженно выкрикнул Линар. – Я вам не какой нибудь там… Но осенью сорок первого года я уехал из России, увозя с собой почти на пятьсот тысяч рублей драгоценностей для новой императорской короны, которую поручила мне заказать для себя Анна Леопольдовна. Кроме того, у меня было тридцать пять тысяч рублей приданого невесты моей, Юлианы Менгден, и все это я получил под расписки. Эти бумаги где то сохранились, я бы желал их вернуть.

Какое то время в комнате царила тишина.

– Какая жалость, что я не велел Прохвосту тебя покрепче взять за здесь , – с тоской сказал Шубин.

– А лучше прикусить, – сказал д’Эон.

– А лучше откусить, – сказал Бекетов.

– Меня не трогают ваши оскорбления, – высокомерно проговорил Линар. – Но если вы будете продолжать в них изощряться, я передам письмо тому, кому оно предназначалось: шведскому посланнику. И ваша императрица будет опозорена в глазах Европы. Что по сравнению с этим какие то старые расписки?

– Да зачем они вам? – воскликнула Афоня. – Сами же сказали – старые!