Царственный паяц

оговорками, мы охотно «принимаем» стихи «В блесткой тьме» (III, 14).

Как подлинный художник, Игорь Северянин обладает даром перевоплощения. Он

умеет писать и в иных стилях, нежели свой, конечно, если чужой стиль ему знаком.

Поэтому мы вполне верим поэту, когда он говорит, что мог бы писать «как все».

Порукою в том стихи Игоря Северянина, написанные «в русском стиле», в которых он

сумел остаться самим собой, удачно переняв то склад нашей народной песни, то

особенности народного говора. Таковы стихотворения: «Идиллия» (I, 15), «Chanson

Russe» (I, 37), «Пляска мая» (I, 36), «Русская» (I, 37), некоторые пьесы из «Victoria

Regia». Напротив, когда Игорь Северянин пытается перенять стили ему незнакомые,

напр<имер>, - античный, или писать стихи «экзотические», попытки кончаются

горестной неудачей.

Давно указано, что каждый новый поэт приносит с собою и новые, свои, ритмы.

Нельзя сказать, чтобы Игорь Северянин сделал многое для русского стиха. Но кое-где

он все же пошел вперед по дорогам, до него только намеченным. Так, он широко

использовал пеонические размеры, вошедшие в литературу лишь после К. Бальмонта.

Благодаря тому, что Игорь Северянин свои стихи не читает, а поет.он мог свободно

применять ямбы с пиррихиями на ударных стопах, что раньше употреблялось лишь в

романсах, назначаемых для пения (как, напрси- мер>, стих: «А cлeдoвáтeльнo - не

слон», IV, 127). Среди новых словообразований, введенных Игорем Северянином, есть

несколько удачных, которые могут сохраниться в языке, напр<имер>, глагол «олунить».

Наконец, и ассонансы, на которые Игорь Северянин очень щедр, иногда у него звучат

хорошо и, действительно, заменяют рифму; интересны его попытки использовать

вместо рифмы диссонанс - слова, имею

щие различные ударные гласные, но одинаковые согласные (напр<и- мер>, III, 39:

«кедр - эскадр - бодр - мудр - выдр»).

Таков Игорь Северянин, как он представляется в своих лучших созданиях. Это -

лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими

характерными чертами заставить видеть то, что он рисует. Это — истинный поэт,

глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и

радоваться вместе с собой. Это — ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и

низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это - художник, которому открылись тайны

стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент, «свою

лиру», говоря по-старинному. При таких данных, казалось бы, можно ли желать

большего? Чего же недостает Игорю Северянину, чтобы не только быть поэтом, но и

стать поэтом «значительным», а можеть быть, и «великим». На этот вопрос мы и

ставим своей задачей ответить.

3

Аббат Делиль уверял, что весь гений Вергилия заключался в его вкусе. По

176

отношению к Вергилию это - несправедливо, но верно в том смысле, что вкус имеет в

искусстве значение огромное. Безошибочный вкус может заменить гений. Но никакая

гениальность не вознаградит отсутствие вкуса. Ошибки против вкуса, безвкусие,

обезобразят самое вдохновенное художественное создание; они чувствуются особенно

больно и для них мы не находим никакого извинения. Между тем именно доброго

вкуса и недостает в стихах Игоря Северянина. В одной из своих «поэз» (какое

безвкусное слово!) Игорь Северянин, издеваясь над критикой, уверяет, что она, смеясь

над его «Хабанерой», не расслышала в стихах иронии, искала лирики «в сатире

жалящей» (IV, 123). В оправдание критики надобно сказать, однако, что не всегда легко

различить, где у Игоря Северянина лирика, где ирония. Не всегда ясно, иронически ли

изображает поэт людскую пошлость или, увы! сам впадает в мучительную пошлость.

Мы боимся, что и сам Игорь Северянин не сумел бы точно провести эту

демаркационную линию.

Когда продавец «мороженого из сирени» возглашает: «Пора попу- лярить изыски,

утончиться вкусам народа!» (I, 59), мы надеемся, это — ирония. Но вот, в январе 1915 г.

в Петрограде, Игорь Северянин пишет «увертюру» к своему III сборнику, где угрожает:

«Я трагедию жизни превращу в грезофарс» (III, 7). Сказано ли это иронически, или и в

са- мом деле поэт мечтает сделать из жизни фарс, хотя бы и «грезо»? Восхваляя в

стихах некую мисс Лиль, поэт уверяет ее: «ты еще пикантнее» О* 116). Имеем ли мы

дело с сатирой или подлинный идеал поэта — пикантность? А восхваляя самого себя,

Игорь Северянин сообщает

нам: «Мне отдалась сама Венера» (II, 9). Только предположение, что поэт здесь

иронизирует над самим собой (как и в других своих само- хвальных стихах) позволит

не видеть в таком признании чудовищной пошлости.

Можно понять любовь автора к своим произведениям и желание сохранить даже

более слабые из них, оправданные другими, более совершенными. Но есть предел и в

такой любви, и только полным безвкусием, отсутствием всякого критического чутья

можно объяснить, что Игорь Северянин переполнил II и III сборники своих стихов

вещами безнадежно плохими. Здесь обрели свое место и стишки самого банального

типа, какие обычно наполняют провинциальные газеты и неудачнейшие

иллюстрированные еженедельники (особенно в отделе «Лунные тени»), и явные