утвердившего» предрасположенного к болезни поэта, и во-вторых, кинематограф,
«оэкранивший» его (вот новая беда от кинематографа!).
Но нельзя не признать все-таки, что в лице Игоря Северянина русская поэзия может
приветствовать большой и многообещающий талант. В «Громокипящем кубке» есть
несколько стихотворений, останавливающих внимание неподдельным лирическим
настроением и законченностью формы. Правда, и в них чувствуются перепевы иногда
Бальмонта, иногда Сологуба, иногда Фофанова, Брюсова, но печать индивидуального
таланта молодого поэта так крепко оттиснута на них, что причислить их к
подражательным никак нельзя. Поэт ищет свою форму и, конечно, найдет ее. В числе
лучших стихотворений Северянина можно назвать: «Очам твоей души», «Весенний
день», «Русская» «Chanson russe», «Мисс Лиль», «На смерть Фофанова» и др. Для
примера приведу здесь «Русскую»:
Кружевеет, розовеет утром лес,
Паучок по паутинке вверх полез.
Бриллиантится веселая роса;
Что за воздух! что за свет! что за краса!
Хорошо гулять утрами по овсу,
Видеть птичку, лягушонка и осу,
Слушать сонного горлана-петуха,
Обменяться с дальним эхом: «Ха-ха-ха»!
Ах, люблю бесцельно утром покричать,
Ах, люблю в березах девку повстречать,
Повстречать и, опираясь на плетень,
Гйать с лица ее предутреннюю тень,
Пробудить ее невыспавшийся сон,
Ей поведать, как в мечтах я вознесен,
Обхватить ее трепещущую грудь,
Растолкать ее для жизни как-нибудь!
Подлинный талант, которому стало тесно в узких рамках кружковщины, спас
Игоря-Северянина от цепей футуризма, а внутренние распри, нашедшие себе
выражение и в «Громокипящем кубке», и в «Заса- харе Кры», ускорили развязку. В
ответ на обвинения, предъявленные ему бывшими товарищами по «интуитивной школе
вселенского эгофутуризма», Игорь-Северянин ответил, что он признает миссию своего
эгофутуризма выполненной, желает быть одиноким и считает себя только поэтом,
чему он «солнечно рад». Свое освобождение поэт ознаменовал тем, во-первых, что
многие (к сожалению, далеко не все) из своих прежних «эклетрических» и прочих
иных чудачеств изъял из книги, и, во-вторых, тем, что закончил книгу словами,
обещающими дальнейшие шаги в сторону эмансипации:
Мой мозг прояснили дурманы,
Душа влечется в Примитив.
Я вижу росные туманы!
Я слышу липовый мотив!
Не ученик и не учитель,
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель Моих исканий — говор хат.
Такую «самостоятельность» и такую «отвагу», выразившуюся в разрыве Игоря-
Северянина с чудачествами футуризма, можем приветствовать и мы. Что же касается
«отваги», направляемой на искусственное обогащение языка, то последние опыты
наших футуристов в № 3 «Союза молодежи» с достаточной очевидностью показывают,
к каким результатам эта «отвага» неизбежно приводит. Известный уже нам В.
261
Хлебников разрядился здесь огромной, в 8 страниц, поэмой или чем-то в этом роде, под
названием «Войнасмерть». Приведу ее начало:
Немотичей и немичей Зовет взыскующий сущел,
Но новым грохотом мечей Ему ответит будущел.
Сумнотичей и грустистелей Зовет рыданственный желел За то, что некогда
свистели,
В свинце отсутствует сулел...
И все-таки рекорд «словоновшеств» побил не Хлебников, у которого, хоть изредка,
да попадаются общеизвестные слова, а Крученых, тут же напечатавший пятистишие
«на языке собственного изобретения». Ввиду, должно быть, особенных достоинств
этого стихотворения редакция футуристского журнала отвела ему отдельную страницу
и выделила его из всего остального журнального материала крупным шрифтом,
который мы здесь тщательно воспроизводим:
ГО ОСНЕГ КАЙД М Р БАТУЛЬБА СИНУ АЕ КСЕЛ ВЕР ТУМ ДАХ ГИЗ
Здесь поэзия футуризма действительно достигла вершины доступного ей
совершенства. С побеждающей выразительностью она обнаружила достоинства,
приписываемые ей ценителями, — отвагу Брюсова, милую резвость Сологуба и
молодую бойкость Тана. Но, очевидно, в то же время, даже в той же области, которую
футуристы сами отмежевали себе, — в области обновления языка, — заслуги их
чрезмерно преувеличены: они не куют, как утверждает Брюсов, они только высовывают
язык.
Сергеи Кречетов FINITA LA COMEDIA!
Меня взорвало это «кубо»,
В котором все бездарно сплошь...
Послушайте меня, поймите,
Их от сегодня больше нет.
Еще на арене кувыркаются клоуны и пестро одетые фигуры прыгают в обручи,
обтянутые папиросной бумагой, еще гудит тромбон и тяжко ухает турецкий барабан, а
около выхода уже толкотня, и зрители ищут шапки и калоши, торопясь на воздух.
Еще лекторы читают рефераты о футуризме, еще кое-где в общественных местах
попадаются люди в желтых кофтах и странные физиономии с клеймами и таврами еще
на диспутах тоскливо скандалят по долгу службы, силясь продлить ускользающую
рекламу, но уже становится все более и более очевидным, что песенка футуризма спета.
Мутная его волна быстро сходит на нет, не создав никакой серьезной школы и оставив
на опененном берегу лишь несколько удачных неологизмов да пару не очень новых
мыслей о необходимости дальнейшего развития русского языка в соответствии с