Царственный паяц

с ребенком. Я не мог в достаточной мере насладиться божественным днем и не менее

божественной земной ночью человеческой, данными нам на краткий срок нашего

гощения на этой очаровательной, изумительно прекрасной все-таки планете. Встать

утром, впивая его красоту до болезненности полно и остро, и не знать, как прожить

зачинающийся дивный день, что есть, чтобы мочь ощущать последовательную красоту

дневных часов и оранжевого повечерья, - ведь это так обидно до слез, так нелепо и

оскорбительно для поэта, о, дорогая моя! Тем более, что для поэта, — я подчеркиваю:

для поэта именно, а не для писателя, — так действительно немного нужно, чтобы быть

сытым, и, следов<атель- но>, безоблачным. На шведские деньги - всего одна крона на

весь день с семьею! И как страшно, когда и ее нет, и неоткуда ее взять, тем более что в

столе много рукописей для издания, в горле — голоса для эстрады, в груди —

вдохновения для творчества! И все тщетно, ибо ничего никому в это гнусное

реалистическое время не нужно. Теперь, когда современная, с позволения сказать,

цивилизация воздвигла вертикальную кроватку БЫгшш и РокБ^оИ’а, есть ли людям

86

надобность в чистой лирике и есть ли людям дело до лирических поэтов — как они

живут, могут ли они вообще жить. Положение же мое ухудшилось за последнее время

— все лето — по той причине, что ревельская газета «Последние известия», дававшая

мне прожиточный ежемесячный минимум, просто-напросто умирает от худосочия и не

в состоянии впредь давать мне даже тех грошей, на какие мы кое-как перебивались.

Другие же эмигрантские газеты дают так мало, что хватает лишь на неделю в месяце, и

это в лучшем случае. Никакими же побочными способами я заработать не могу, ибо

болен теперь окончательно: постоянные головокружения от плохого питания, ночные

изнурительные поты, хронический кашель, лихорадка и одышка после ведра - одного

ведра! - воды.

Что же, сознаемся без страха: близка, очевидно, гибель, т. к. нет ЩЩЩих доходов,

в долг же брать не у кого. И без того должен всем и каждому, больше не у кого брать.

Да, надвигается гибель. Вы прислали мне все, что могли, - я благодарю Вас, благодарю.

Конечно, если бы вы могли посылать мне ежемесячно 20-30 крон, я был бы спасен. Но

Для Вас это трудно, и я не вправе ни просить их у Вас, ни пользоваться ими. Ревельская

же местная русская колония настолько бессердечна, Хотя и весьма денежна, что зимою

еще уморила с голоду Крыжанов-

скую-Рочестер. Когда писательница умерла, у нее не было... рубашки, и для гроба

дала рубашку эстонская крестьянка. Запомните этот случай: он характерен и весьма

показателен.

Так вот, в результате я сижу в курной избушке, — часто без хлеба, на одном

картофеле, - наступают холода, дров нет, нет и кредита, и пишу Вам. Я хочу сказать раз

и навсегда: не оттого я редко пишу Вам, что мне не хочется, - мне не хочется

расстраивать Вас, не расстраивать же мне не удастся: я - поэт интимный, искренний,

мне не удастся лгать и не хочется. Я и стихов-то полгода писать не могу. Спасибо Вам

за все сердечное. Пишите иногда, - мне приятны Ваши письма. У меня же и на марку

часто нет. Асю поцелуйте милого. И сама Вы — милая и хорошая для меня всегда. И

знаете: такая нужда, а злобы нет ни к кому. Уж такова, видно, душа поэта. Жена Вам

очень кланяется, благодарит за все доброе. Ручки Ваши целую.

Ваш Игорь

43

8

марта 1928 г. ТоПа, 8.III.1928 г.

Дорогая Августа Дмитриевна!

Чрезвычайно рад Вашему отклику, — спасибо за постоянное расположение. Я его

очень ценю в людях, и это - редкость. Два дня назад я только что вернулся из Варшавы,

Вильно и Двинска, где давал концерты. Пробыл всего в отсутствии полтора месяца.

Время шло упоительно. В окт<ябре> ездил в Ригу и Двинск на три недели. Сообщите,

давно ли Вы и надолго ли в Берлине. Вообще жажду знать все о Вас. Фелисса

Мих<айловна> и я приветствуем Вас искренне. Настроенье бодрое. Близость весны

остро ощущается. Видитесь ли с Костановым? Целую Ваши ручки. Сколько времени

ничего не знать о Вас! Пишите же, не откладывая: старые друзья верны Вам. Всегда.

Даже, когда не пишут годами!..

Игорь

5 февраля 1929 г.

Дорогая Августа Дмитриевна,

не посетуйте на меня, что до сих пор не удосужился ответить Вам на все ваши

письма: причин много, и все они, прошу верить, уважительны. Одно скажу: никогда не

переставал помнить вас, желать с Вами встретиться, и этим я прав. Прежде всего

разрешите поздравить Вас, что вам удалось найти близкого человека. Это тем более

ценно, что люди с каждым днем все более отдаляются друг от друга, уготовляя себе

87

какой-то новый Вавилон. Я сердечно рад за Вас: это - редкость. Я думал повидаться с

Вами в эту зиму проездом в Париж, куда мы хотели с женою попасть к 27 янв<аря> - к

открытию сезона Русской оперы Кузнецовой-Масснэ. Но грипп нарушил все наши

планы, ибо он повсеместен. Поэтому ни во Францию, ни в Литву мы не поедем до

будущего года, теперь же, в ближайшие недели, побываем лишь в Риге и Двинске, где

мне предложено дать несколько вечеров и где я не был с ноября прошлого года.

Прошлую зиму (январь-февраль) мы провели в Варшаве и Вильно, имея ряд вечеров.