Царство. 1951 – 1954

— Это раньше у князей шла междоусобная борьба, каждый старался у соседа побольше оттяпать, громили друг друга, резали, сжигали дотла города, опустошали деревни, а ведь все зависть, будь она неладная! А где зависть, там кровь! — разъяснял председатель правительства. — Вспомним хотя бы Андрея Боголюбского. Этот князь свою родню напрочь истребил, правда и его потом топориком того, прикокнули! — заулыбался Георгий Максимилианович. — А в Советском Союзе — мир, единство, равенство, братство, и оттого мы сильны!

Без устали щелкали фотоаппараты.

— Прекрасная выставка, а значит и урожаев ждать знатных! — отвечая на вопрос корреспондента «Известий», отметил Маленков. — Мы должны ногами стоять на земле, а не витать в облаках! Сегодня походили и поняли — успехи на селе огромные!

— Во заговорил! — не выдержал Никита Сергеевич, подталкивая локтем Микояна.

— Нас измучила война, слишком долго мы после войны оживали, но теперь, когда во главе угла встала наука, — он кивнул академику Лысенко, — дело пойдет! Это я вам ответственно обещаю! — глубокомысленно заключил председатель Совета министров.

— Обещает! — процедил Хрущев.

— Вот и выставку заново открыли! — продолжал Георгий Максимилианович. — За сельское хозяйство я много лет отвечал, всю войну и позже, в самое горячее время. Теперь товарищ Хрущев обеими руками взялся, мы ему все бразды правления передали, а значит, с него спрос! — закончил премьер-министр.

— Ну, обормот! — шипел Никита Сергеевич. — Все знает, все умеет, все сделает, а Хрущев — отвечай! Красиво руки умыл!

Первый Секретарь надулся. В ходе дегустации вин Никита Сергеевич не взглянул на Маленкова, к счастью, тот долго не засиживался и в сопровождении Молотова, Ворошилова, Кагановича, Первухина и Шверника уехал на встречу с китайцами. Вслед за ними часть гостей и сопровождающих тоже разбрелась. Когда лишние укатили, за столом остались Николай Александрович Булганин, Анастас Иванович Микоян, Иван Александрович Серов, Алексей Николаевич Косыгин, Дмитрий Трофимович Шепилов, маршал Родион Яковлевич Малиновский, Леонид Ильич Брежнев, комсомольцы Шелепин и Семичастный и, разумеется, сельхозакадемики Лысенко и Лобанов. Хрущев заметно повеселел.

— Дышать стало легче! — объявил Булганин. — Ну, Пал Палыч, наливай!

За столом произошло движение, задвигались бутылки, зазвенела посуда.

— Заметил, Ваня, по какому широкому проспекту мы сюда ехали? — обратился к Серову Никита Сергеевич. — Широченный получился проспект! Надо ему имя красивое дать. Кто первый название придумает, тому похвала! — озорно взглянул Первый Секретарь. — Что молчите? Не знаете? А я знаю!

— Быстро у вас получилось! — воскликнул Малиновский.

— Скажите, что придумали? — поинтересовался комсомольский секретарь Шелепин.

— Нет, не придумал, не подходит! — надулся Хрущев, но через секунду снова вскинул голову. — А может, Мира? Что думаешь, комсомолец, как тебе Мира?! — обратился он к Шелепину.

— Мира?

— Да! Проспект Мира! Мир — это самое святое, что есть на земле. Вот я и подумал, давайте эту красивейшую дорогу, где стоит могучая скульптура героям труда, где открыта наша замечательная выставка, назовем проспектом Мира! Жалко, Фурцевой с нами нет, она бы сразу поддержала. Как звучит! Как горн!

— Здорово! — затряс головой Брежнев.

— Пал Палыч, поищи нам настоящей русской еды, а то развели за столом всякие сюси-пуси! Тарталетки да бутербродики, а обещали обед!

— Вино ж, Никита Сергеевич, пробовали, до обеда не дошло! — оправдывался академик — больше часа Лобанов угощал гостей всевозможными винами.

— Позвал за стол, наливает, а закусить не дает, точно куркуль! — смеялся Никита Сергеевич.

Через несколько минут на стол подали окорока и колбасы, внесли шашлыки из молочной телятины, выставили неподъемное блюдо жареных в чесночном соусе цыплят, завалили стол всевозможными овощами. От многообразия помидоров можно было прямо ошалеть: были здесь и вытянутые, и малюсенькие, и небывалых размеров «бычье сердце», встречались розовые, желтые, и, прости Господи, черные помидоры! И огурцы выложили точно напоказ: длинные, короткие, толстые, корнишоны, зеленые, светлые, с пупырышками и без; подали репу, всевозможного рода редис. А зелени сколько! Половину и угадать невозможно.

— Не разори выставку! — пригрозил Булганин хозяину и потянулся за курицей. — Тебе, Анастас, цыпленка положить?

— Давай, — подставил тарелку Микоян.

— А вы чего, как в гостях?! — прикрикнул на остальных Николай Александрович. — Налетай!

— Молодец маршал, сразу порядок навел! — похвалил Хрущев.

— Я так соскучился по родным харчам! — наколов на вилку кровяную колбасу, признался Леонид Ильич. — У казахов что-то похожее на украинскую еду есть, да не то.

— И мне кровянки подкинь! — сглотнул слюнки Никита Сергеевич.

Брежнев принялся с прилежанием ухаживать за руководителем.

— И помидорчик возьмите, знатный помидорчик, а вот лучок сладенький!

— Клади, клади!

Зажав в руке наполненную стопку, Никита Сергеевич, опираясь на стул, поднялся:

— Давайте, ребята, за выставку! Чтобы долгих ей лет!