Царство. 1951 – 1954

Ридно мати мо-о-я-я-я,
ты ноче-е-е-й нэ доспа-а-л-а-а,
И водыла мэнэ-э-э,
на поля-я-я край сэла-а-а!
И в дорогу далэ-э-эку-у-у,
ты мэ-э-э-н-э-э-э, на зори проводжа-а-ла-а-а,
И рушнык вышиваный
на счастя, на долю да-а-ла-а-а!

28 августа, суббота

Под долгим, пристальным взглядом Ане становилось не по себе. Его глаза иногда были насмешливыми, иногда высокомерными, но всегда смотрели с нескрываемым интересом. Первый раз она увидела его, когда шла с работы. До КПП хрущевской дачи оставалось шагов сорок, и тут ворота распахнулись, и на территорию медленно въехала блестящая хромом машина с открытым верхом, за рулем машины сидел он. Красивая машина, плавная, как пантера, и такая же черная. Постовые на воротах застыли, отдавая честь. Он был без шляпы и смотрел прямо на нее. Аня остановилась, перехватив придирчивый взгляд, вскинула голову. Поравнявшись с девушкой, машина притормозила.

— Домой? — чуть наклонившись вперед, спросил мужчина.

— Домой.

— Ну, счастливо! — И автомобиль бесшумно покатил дальше.

На хрущевской даче его называли генералом, хотя он никогда не появлялся в форме. В ту первую встречу она не придала значения этим настырным глазам, мало ли на нее пялилось мужиков, особенно в сельском магазине, где пришлось отработать бесконечно долгий год, и вот Залетаева очутилась здесь, в Огарево, на правительственной даче.

Аня Залетаева числилась в штате уборщицей, но обязанностью ее стали цветы: поливать их, ухаживать и лелеять, такая непритязательная, понятная работа. Цветы не боялись Ани, можно сказать, признали, даже зеленеть и расцветать под ее руками стали как будто лучше. На дачу первого секретаря Анюту устроил Букин. Нравилась ему дивчина, но отважиться пригласить зазнобу на свидание не получалось. И дело не в том, что Букин был бесконечно занят, неотлучно находясь подле Никиты Сергеевича, ведь каждому ясно, что даже самый занятой человек нашел бы время встретиться с девушкой, на которую указывало сердце, скорее, у Андрея Ивановича не хватало духа. При одном даже беглом взгляде на Аню становилось понятно, что к такой так просто не подступишься, не обнимешь по-свойски, не прижмешь шутя, не затащишь в подъезд целоваться. Она казалась не просто крепостью, она была еще и воин, готовый дать сокрушительный отпор. Дружить — да, дружить Аня была готова, а чтобы побаловаться, поиграть в любовь, пошалить — нет, к отношениям между мужчиной и женщиной она относилась слишком серьезно, а последнее время даже разуверилась, что на свете существует любовь. Не умела флиртовать, фальшивить, изображать из себя влюбленную, не торопилась наспех выскочить замуж, пусть и удачно, пусть даже так, чтобы подруги обзавидовались, это было не для нее, Анечка закрылась в себе, наглухо замуровав в груди горячее сердце.

Анюта ни разу никого не любила, ни одного человека. А слюнявые разговоры, вздохи шоферов в магазине, скучные прогулки с ухажерами, сводящиеся к неизбежным зажиманиям в кино, грубое лапанье на подступах к дому, когда дух отравляющего вечер портвейна, а чаще незатейливого первача перевешивал чувства, обнажая низменные инстинкты, — нет, не этого ей хотелось, не могла она на такое безрассудство решиться. Хотя Букин и выглядел положительно — не хамоватый, сдержанный, привлекательный, нисколько не пьющий, только почему-то он никак не мог зажечь, увлечь, растопить лед ее одинокой души. Девушка не могла объяснить, почему они не сближаются, а скорее удаляются друг от друга. Может, потому, что Андрей Иванович почти никогда не улыбался, говорил коротко, сухо, не рассказывал ни о себе, ни о семье, не мечтал вслух, запрокидывая голову к звездам, не пробовал, как бы между прочим, завладеть изящной ладошкой, крепко-крепко стиснуть пальчики и поцеловать их.