Царство. 1951 – 1954

— А родители?

— Померли. Мама долго болела, ее осенью схоронили, одна я осталась.

Букин ходил рядом, но даже поболтать с девушкой, подбодрить теплым словом у него толком не получалось. Аня то сажала, то помогала в огороде, то он с Первым укатывал из Москвы.

Нина Петровна сразу отметила анютину смышленость и трудолюбие, но никак не одобряла присутствия в доме слишком молодой, симпатичной девушки.

— Такие при муже должны находиться, а не по чужим комнатам разгуливать! — обстоятельно заметила хозяйка. — Молода она для почтенного дома, очень молода! — хотя усердие и искренность Ани были ей симпатичны.

Однажды Анюта села за рояль, пробежалась по клавишам, наигрывая мотив песни Марка Бернеса «Льется в тесной печурке огонь», потом комнату захлестнуло что-то очень похожее на вальс «Дунайские волны». Анечка до точности подбирала мелодию. Никогда и нигде не учась, она играла на слух, часами просиживая в сельском клубе после школьных занятий. Ноты под ее быстрыми пальцами выплескивались, завораживая. За инструментом Аня преображалась, расцветала. Из соседней комнаты удивленно выглянул Серов, ожидавший аудиенции Хрущева. Девушка сидела перед роялем прямо, не сутулясь, руки стремительно летели по клавишам. Серов был поражен. Увидев его, Аня прекратила играть.

— Ты тут откуда?! — удивленно спросил генерал.

— Работаю, — оправдывалась Аня. — Я по цветам, — объяснила она. — Не смогла удержаться, извините!

— Не надо без спроса играть, — только и сказал председатель КГБ.

— Больше не повторится, — чуть не расплакалась Анюта.

— Иван Александрович! — послышался голос. — Иван Александрович! Никита Сергеевич зовет!

Серов развернулся и исчез.

В третий раз Анна встретила его снова в хрущевском доме. Он шел в кабинет Никиты Сергеевича, она отступила в сторону и, подняв глаза, поздоровалась. Хотя девушка и была в своем сером, несуразном халате и простенькой косынке на голове, генерал сразу узнал ее, широко улыбнулся и ответил: «Привет, привет, пианистка! Давно тебя не видал!» — и поспешил дальше.

Аня не задумывалась, зачем он здесь, почему так свободно появляется на даче первого секретаря, ей нравились его смеющиеся, острые глаза, очаровывающая улыбка, мягкая поступь. Он был немолод, с виду за сорок. Этот невысокий, подвижный человек заинтересовал ее.

Через месяц Нина Петровна тактично перевела Аню на хоздвор, в оранжерею, определив помощником агронома, а еще через две недели девушку перебросили в цековское Усово, дачный поселок, расположенный по соседству, где в небольших деревянных домиках жили ответработники Центрального Комитета.

— Не стоит молодым девушкам у нас работать, Сергей повзрослел, в институте учится, а тут такая жар-птица разгуливает! Одним словом, в доме отдыха ей будет лучше, — подытожила Нина Петровна. — Глядишь, и жизнь свою устроит, а потом про нее и про Букина мне все уши прожужжали!

Да, прожужжали. А между ними так ничего и не сложилось. Вот и получилось, что безвозвратно перевели Анюту подальше, поступили, по существу, гуманно, не выбросили на улицу, достойное место подобрали, огромной оранжереей утвердили заведовать, маленькое, а начальство! Благодаря стараниям Букина за восемь месяцев работы у Хрущева Анюта получила звание сержанта. На правительственных дачах любой сотрудник был аттестован и числился в штате госбезопасности, правда служба на госдачах ничем сверхособенным не отличалась — все как обычно, повар работал поваром, истопник — истопником, слесарь — слесарем. Только порядки строже и ответственности больше, да красная корочка в кармане, без которой на работу не пропускают, указывала на принадлежность к особой организации, а, значит, и привилегии перед обыкновенными людьми были существенные: удвоенный продуктовый паек, бесплатный проезд на транспорте, ведомственная поликлиника, санатории, свой детсад и ощутимая прибавка за «секретность». Вот какие плюсы давало Главное управление охраны, хотя что секретного в цветах да на огороде? Тем, кто имел звание, еще и обмундирование полагалось, вместо которого женщинам выдавали денежную компенсацию, так как форму они никогда не носили.