Царство. 1951 – 1954

Неподалеку от Усово расположились «Академические дачи», крупнейшим ученым-ядерщикам Сталин их раздарил. Академикам выдали пропуска для прохода на цековскую территорию. Однажды подходит к усовской проходной сын академика Зельдовича, а пропуск взять забыл. Шарит перед охранником по карманам — нет пропуска! «Я сын академика Зельдовича, с академических дач, — объясняет, — пропустите!» Вахтер смотрит на него внимательно и спрашивает: «Где сам Зельдович?» А академик Зельдович, в составе делегации, в Грецию улетел. Сын и отвечает: «Он в Греции». Как услышал вахтер про Грецию, сразу растаял: «Проходи, — говорит, — Но больше пропуск не забывай, не пущу!» Вот какое магическое слово «Греция», а ведь всего-навсего название крохотного магазина. Когда Аня туда в очередной раз зашла, толстая продавщица, она же и заведующая, и кладовщик, крикливая тетя Шура, с ходу отрезала:

— Шагай к директору! Бумажки на тебя в этом месяце нет!

Работники хозяйства знали, что означало «идти к директору», не пропускал усовский директор мимо себя ни одной смазливой мордашки. Все в человеческой жизни встречается — и хорошее, и плохое, и приятности, и неприятности, и победы, и поражения, и лицемерие, и подхалимаж, и обман случается, а вранье сплошь и рядом прижилось, и множество всяческих испытаний человека подстерегает, и никуда от подобного прискорбья не скрыться, не в сказке живем! Чтобы с прибавкой жить, несправедливости и унижения терпи — или будешь нещадно бит и унижен.

Букин уже три месяца как Аню не проведывал, а три месяца срок долгий, это уже не влюбленность получается, да и не увлечение вовсе, и обстоятельства такие сразу окружающие подмечают. После директорских выговоров смотрели на Залетаеву работники с любопытством, некоторые сочувствовали: «Попалась в лапы к медведю!» — другие — с безразличием: «Не сахарная!» Кое-кто язвительно выговаривал: «Тут со всеми так!» Директор уже вызвал Анну Витальевну на разговор в свой укромно стоящий в сторонке у оврага домик, но, к счастью, потребовал его звонком заместитель управделами, что-то в даче у него, видно, поломалось, а может, какой другой вопрос образовался, мало ли что такому тузу заблагорассудилось? Умчался директор, чуть не сбив Аню с ног, со словами: «Потом зайдешь, потом!»

Страшнее замуправделами человека для директора не существовало. Замуправделами был, что называется, его самое что ни на есть первейшее начальство. Так и не попала Анечка в этот раз в разбойничьи лапы. Злые языки поговаривали, что Аня может стать директорской постоянной, точно так, как целых два года подряд, была крупнозадая Оксана. Говорили, что Оксана ему чуть не родила. Обитала сожительница прямо в его служебном домике и уходила в общежитие лишь на праздники, когда к директору приезжала из города семья — жена с тремя мальчиками-погодками.

Но ни Оксана, ни законная супруга не могли помешать шустрому директору проказничать. В запасе у него оставалась узенькая комнатка в административном здании, смежная с его кабинетом, и две служебных квартиры — одна в Жуковке, а другая в Одинцово. Вот там Михаил Аркадьевич и отличался. В конце концов с Оксаной директор расстался, предварительно сделав ей однушку в Тушино. Было за что девке страдать. Недолго думая, она вышла замуж за инженера водоканала и сбежала из цековского поселка, зато сейчас в поле зрения образовалась Анечка Залетаева, высокая, с удивительными карими глазами, фигуристая и совсем молоденькая, ей только-только исполнилось девятнадцать. Взглянув на нее, директор прямо обомлел! Сначала он опасался, не найдутся ли у Ани важные покровители, обслуга хрущевской дачи талдычила о подполковнике Букине.

«Непохоже! — размышлял директор, — ничего особо доверительного, ни указаний, ни просьб, мол, присмотри, ежели что — сразу звони! — Букин не высказывал. Попросил лишь, чтоб зарплату назначили повыше, и точка. А значит, дело прошлое у них с начальником хрущевской охраны».

Но спешить Михаил Аркадьевич предусмотрительно не стал, понимал, что можно на неприятности напороться, поэтому занимался исключительно любованием и, как опытный ловелас, выжидал: может, кто поважней Букина проявится. Но, нет — тишина!

— Прекрасненько! — тряс остатками рыжих кучеряшек сорокалетний директор.

Семь лет он руководил хозяйством и был тут, что называется, как рыба в воде. Кому положено, вернее, тому, кто поважнее и мебель новую поставит, и холодильник вместительный подвезет, и последнюю модель телевизора установит, и радиолу громоздкую немецкую грузчики с осторожностью в гостиную занесут, расстелют по комнатам мягкие ковры с затейливыми рисунками, от которых надо было хоть как-то разгрузить забитый трофейным барахлом склад, и люстры нарядные, протерев массивный хрусталь, вывесят. Кто поважней — тому и сестру-хозяйку посмекалистей, и повара по проворней.