Царство. 1951 – 1954

— Тогда военный самолет летел, а наш — пассажирский, мирный. Сорок два человека не стало.

— Гады!

— В печать давать будем?

— И в «Правду», и в «Известия», и в «Комсомолку» — всюду дадим! — гневно отозвался Хрущев. — Тебе, Коля, с американским послом встретиться надо, объясни ему, что пора бойню бессмысленную кончать. Хватит пакостить исподтишка!

— Я ему перед тобой звонил, послу гребаному! Отвечает, что ничего о случившемся не знает. Врет, подлец!

— Так ты ему объясни!

— Объяснял.

— И что?

— Доложу в госдепартамент, отвечает.

— Он не в госдепартамент, он президенту доложить обязан! — прорычал Хрущев. — Эйзенхауэр воевал, знает, что такое война и что такое смерть, знает, он понять должен! Тереби посла, Коля!

— Я ему слово в слово сказал! Прикидывается, что информацией не располагает. Государственная политика это, я так понимаю.

— Тогда, Николай, если американцы в наше воздушное пространство сунутся, бей их изо всех сил, бей, не жалей! Понял?! — лютовал Хрущев. — В газетах мы Америку позором заклеймим! Это же надо, гражданский самолет расстрелять! Чем люди-то виноваты?!

После разговора Никита Сергеевич долго не мог успокоиться. Кряхтя, выбрался из-за стола, стал расхаживать по кабинету. Хотел звонить Главному маршалу авиации Голованову, но передумал.

— Подонок! — процедил он и, подняв трубку правительственной связи, снова соединился с Булганиным.

— Голованов на Дальнем Востоке авиацией командует?

— Он.

— Значит, знал, что американцы по небу рыщут!

— Знал.

— Так не сиди, сложа руки, сопровождение гражданской авиации дай, истребители в воздух подними, перестрахуйся! А он вместо этого хоромы на Горького ремонтирует! Ремонтом, вот чем голова командующего воздушными армиями забита! На пенсию гони Голованова!

— Согласен. Только маршалы у нас на пенсию не уходят.

— Тогда академией заведовать отправь или в группу военных инспекторов, пусть в «Райской группе» ошивается. За произвол в небе надо отвечать! А то, б…дь, Главный маршал! Раньше Ваське Сталину зад вылизывал, и теперь казакует! Не жалей его, Николай, не жалей! Моя воля, я бы его, засранца, разжаловал!

— Кое-кто не поймет.

— Ну, кто, кто?!

— Ворошилов с Молотовым. Голованов с ними в десны целуется.

— Ты у нас министр Вооруженных Сил?! — гаркнул Хрущев.

— Я.

— Вот и командуй!

На столе Хрущева стояла фотография жены в окружении детишек: Илюши, Иришки, Рады, Сергея. Никита Сергеевич еле заметно улыбнулся и погладил фотографию пальцем.

— Мои вы, дорогие! Скучаете без папочки? А я тут, как проклятый, вкалываю, ругаюсь, ни себе, ни другим покоя не даю, а родных ни расцеловать, ни приголубить. Все борюсь, все сражаюсь! Господи помилуй!

25 июня, четверг

По правилам конспирации в здание Генерального штаба Никита Сергеевич приехал на машине, приписанной к военному ведомству. Зарулив во двор, автомобиль проскочил в самый дальний конец и встал под аркой напротив неприметной двери. Как только «Победа» остановилась, дверь распахнулась, Хрущев выскочил из автомобиля и скрылся за ней. Через минуту Никита Сергеевич сидел напротив маршала Жукова.

— Начинай, Георгий Константинович! — махнул рукой Хрущев. — Сейчас или никогда!

Жуков нажал кнопку под крышкой стола. В кабинет вошел дежурный генерал.

— Москаленко ко мне!

Жуков уселся напротив гостя.

— Значит, на торжество идешь? — невесело спросил он.

— К семи позвали.

— А вот меня пригласить позабыли! — покачал головой Георгий Константинович.

— И хорошо, а то не с кем было о деле говорить. — Хрущев поднялся и обнял военного. — С богом, Георгий Константинович!

— Поехал! — освобождаясь от объятий, отчеканил Маршал Советского Союза.

— Москаленко в приемной! — доложил дежурный генерал.

— Машину! — распорядился Жуков.

Чтобы не вызывать подозрений, они разными путями, покинули здание. Хрущев — через тот же неприметный подъезд, а Жуков в сопровождении генералов Москаленко и Батицкого пошел парадной лестницей.

Смертью дышало небо, смертью и жизнью. Так всегда в природе, так всегда у людей, ничего нового, ничего интересного.

В Зеркальном зале ресторана «Прага» собрались первые лица государства. Товарищ Маленков застыл в центре у мраморного фонтана, любуясь восхитительными красными рыбками. Он не выпускал из рук неудобный сверток, перевязанный голубыми лентами. В свертке находились пеленки и подгузники, а в отдельной коробочке лежала замечательная по эластичности соска, доставленная прямиком из Амстердама. Остальные приглашенные разложили свои дары вдоль свободной зеркальной стены. Молотов нервно расхаживал взад-вперед мимо груды подарков: игрушечных лошадок, мишек, погремушек, громоздкого деревянного манежа, в котором лицом вниз лежала забавная плюшевая обезьяна с оттопыренными ушами и длинным хвостом. Манеж и обезьяну приготовил лично товарищ Молотов и теперь нервно ожидал, когда довезут детский стульчик, который в суматохе забыли погрузить в машину. Все это предназначалось новорожденной бериевской дочке.

— К чему подарки? Главное — внимание! — любил повторять Лаврентий Павлович, снисходительно похлопывая какого-нибудь заискивающего подхалима по плечу.