Царство. 1955–1957

Галина Александровна, маршальская супруга, во всем поощряла повара, ставила в пример. Стараниями Гюнтера Георгий Константинович превратился в тонкого гурмана, ведь самые обыкновенные вещи получались у него отменно. Птица, которую запекал, никогда не выходила из духовки пересушенной или сырой, каждую косточку цесарки, гуся или утки хотелось обсосать и потребовать добавки. А от фаршированного карпа какой аромат шел! Дразнящий аромат! Если брался за мясо — мясо всегда оставалось сочным, мягким, не было разницы, говядина это, баранина или свинина. Про овощи — отдельный разговор, чего только не получалось из овощей! Готовил повар скорее не умом, а сердцем, посмотришь со стороны, и сразу поймешь — виртуоз! Охранники Жукова часто вспоминали, как немец зажарил змею! Ночами Гюнтер ползал по оврагам, выискивая лягушек. Отвратительные жабы его стараниями превращались в объеденье, не говоря уже про слюнявых улиток! Всякая еда подавалась им так, словно шла на парад. Вчера на завтрак подавались сыры, выбор, разумеется, не тот, что в Париже на Елисейских полях или в известном «Фукете», или в «Серебряной башне» на набережной Сены, однако Болте умудрялся и в Крыму не ударить в грязь лицом. Советские сыры были, как правило, молодые, с характерным привкусом молока, разнообразие не великое, но и здесь повар выкручивался. Некоторые скажут: «Подумаешь, сыр! Сыр и есть сыр!» — Так нет! По утверждению Гюнтера, к каждому сыру применялся свой, уважительный, подход, а ежели так — сыры съедались за милую душу! Некоторые требовали сверхтонкой нарезки, чтобы ломтик насквозь просвечивал, лишь тогда вкус производил впечатление. Другие, к примеру, овечий сыр, следовало подавать крупно наломанным, какие-то виды держали в обычном сливочном состоянии, в этом случае надо было понимать, с чем и как их есть. Встречались в Ялте и копченые сыры, и даже сыры с плесенью. Все, чем располагал Гюнтер, выкладывалось на большое блюдо, которое дополняли персиковые или абрикосовые муссы и джемы, маринованные, в случае, если не было свежих, виноградинки, ягодки ежевики, шелковицы. Ягоды и воздушные муссы оттеняли сырный вкус, а ведь только так сыр по-настоящему оценишь. В основе всей гюнтеровской работы лежала гениальная простота!

Гюнтер самолично пек хлеб, сушил ржаные сухарики, которые полагались ко множеству паштетов. Но вершиной его кулинарного искусства стали соусы, в их приготовлении заключался главный гастрономический секрет. Тайну приготовления соусов Болте приравнивал к государственной, ведь знание кулинарных секретов обеспечивало безбедную, а порой и счастливую жизнь, ведь желудок, прости, Господи, каждый день кушать просит, а желудки вершителей судеб — наиболее требовательны.

Мюнхен и Гамбург заложили основу поварского дела, ему попались там отличные учителя. Гюнтер сделался специалистом в приготовлении охотничьих лакомств, запомнил, как управляться со всевозможной снедью, понял, в каких пропорциях смешивать ингредиенты для приготовления подлив, выучился искусству управлять печным жаром, ведь очень важна температура, при которой готовится еда. Так же важно было вовремя солить и перчить пищу. Кулинария содержит массу основополагающих понятий и тысячу тысяч тонкостей. Говоря о продуктах, принципиально их качество: свежесть, возраст и география. К продуктам Гюнтер подходил скрупулезно. Одно дело если животное питалось впроголодь, за ним плохо ухаживали, и совсем другое, когда его кормили отборным зерном, поили молоком, заботились, в этом случае получался — восторг! Дичь требовала особого подхода, мясо домашних животных — своего.

Два года Гюнтер Болте провел в Италии, исполняя обязанности второго повара при немецком после, за послом последовал в Париж, где через год, встретив молоденькую парижанку, вскружившую гастроному голову, лишился работы. Устраивая личную жизнь, он прослонялся по бесконечным кафешкам и ресторанчикам французской столицы. То тут его возьмут, то там — из-за влюбленности и бесконечных опозданий баварец не выдерживал порой даже испытательного срока. В результате не только Париж, но и пол-Франции он исходил вдоль и поперек. Полгода они с любимой прожили в Нормандии, полгода — в Марселе. Любовь внезапно рассыпалась, и разочарованный кулинар вернулся в Берлин. Страшный конец войны мог сделать его инвалидом — рядом взорвалась бомба. По счастливой случайности Гюнтер уцелел, был контужен, но за месяц оклемался, слух восстановился, рука перестала предательски дергаться.

К Жукову он попал прямо-таки по воле Всевышнего. Его двоюродный брат был инженером у фашистского ракетчика Вернера фон Брауна, и когда Красная Армия заняла Берлин, советское командование в срочном порядке принялось выискивать сотрудников ракетного ведомства вермахта. Всех, кого удалось найти, отправляли в Пенемюнде, пригород Берлина, где в экстренном порядке организовали ракетный научно-производственный центр. Брат Гюнтера, как и у Вернера фон Брауна, встал за чертежный станок. Он-то и пристроил родственника на закрытое предприятие, отрекомендовав в столовую.