Царство. 1955–1957

Светлана долго не могла успокоиться, прийти в себя — никто, абсолютно никто ее не любит, она всем глубоко безразлична, никому больше не нужен ее несчастный умерший отец, его к тому же обвинили во всех смертных грехах! И даже близкие люди, всегда теплые и отзывчивые, стали оглядываться на власть, опасаясь ее разозлить, хотя сами и являются этой самой властью! Светина жизнь была точно клише — однообразная рутина без солнца, без весеннего тепла, без друзей и даже без добродушных знакомых. Ее по-прежнему доставали любопытствующие окружающие, лезли с расспросами, с приглашениями в гости. Как она устала от лицемерия! Ей не хотелось выходить на улицу, натыкаться на пустые, лживые лица! Взяв отпуск в институте, она уехала на дачу, в Жуковку, и засела там унылой узницей, редко гуляя, а чаще — глядя в окно. Если бы не дети, которые постоянно требовали маминого внимания, она бы рехнулась от безысходности. А ночами появлялся отец, он снился, не переставая: вот они гуляют у реки; отец катает Свету на лодке и она, опуская руки по локоть в зеленую подмосковную воду, срывает кувшинки; вот собирают грибы, потом папа варит суп на костре, у него получается вкусно; дальше — кормят голубей на Красной площади. Как-то приснилась мама, правда, всего один раз, и попросила, чтобы Света не обижалась на папу, что папа никому не хотел зла, что он хороший! Сны сводили с ума, и никак нельзя было от них отделаться. Чтобы выспаться, ей приходилось спать днем, урывать хотя бы часок, чтобы не ходить разбитой.

В середине лета Иосиф подцепил ветрянку. Катю пришлось увезти в Москву и на время отдать в семью последнего мужа. Жданов-младший, хоть и являлся отцом, мало бывал с дочерью и совершенно не звонил Светлане. Когда Света случайно встретила его в поликлинике, он засуетился, заговорил скороговоркой, употребляя много ничего не значащих слов, и предстал абсолютно не таким, каким казался раньше. Это и понятно, теперь Светлана была не дочерью любимого вождя, а дочерью тирана и злодея, и ответработникам следовало ее остерегаться. И прежний муженек не стал исключением. Она грустно взглянула на бывшего супруга, который прятал глаза и отворачивался. Юрий точно забальзамировался в своем сером костюме с сильно зауженными книзу брюками, с заглаженным до невозможности галстуком, в несуразно больших роговых очках, придающих мальчишечьему лицу (а он всегда выглядел моложе своих лет) выражение перепуганного ребенка. Он по-прежнему работал в ЦК, заведовал то ли сектором, то ли отделом, по-прежнему не брал в рот спиртного, словно был заговорен беззубой бабкой-повитухой из деревни Вязёмы, которая, если уж накладывала на кого свои трагические заклятия, то никогда невозможно было от них избавиться. И как ни умоляли потом снять заклятия, беззубая старуха лишь неприятно лыбилась, разводила морщинистыми руками и отрицательно качала головой: «Что просили, то и сделала!» Рассказывали, что эта страшная ведьма может все. Дочь Молотова утверждала, что она — черная, и на ней лежит проклятье, потому что старуха убивает во чреве матери детей.

«Ведьма!» — содрогнулась Светлана, но решила к ней ехать, выведать про себя, про отца.

Вяземы были недалеко, и шофер Светланы Иосифовны быстро нашел нужный дом. У дома этого всегда толпился народ. Шли сюда многие: кто-то хотел бросить пить, кто-то приворожить мужика, кто-то навести на соперницу порчу, кто-то отделаться от внезапной беременности; несчастные матери, цепляясь за всяческую надежду, везли в Вяземы своих полуживых, неизлечимо больных детишек.

Дом, к которому подъехала машина, был неприветливым, хмурым, как и его отвратительная владелица. На вымытую до слепящей чистоты машину скосилось множество глаз. Люди настороженно рассматривали незваную гостью, которая появилась из автомобиля. А когда она спросила: «Здесь ли…» — не знала, как сказать, и сказала: «Здесь ли лечат?» Ответили, что здесь. Полная низкая женщина, показав на себя, объявила, что она последняя.

— Будем ждать? — поинтересовался водитель.

— Да.

— Может, посидите в машине? — предложил он, понимая, что места на полусгнивших, изъеденных временем скамейках под открытым небом совсем неудобны.

— Нет, посижу, как все.

За четыре часа к очереди подходили новые люди. Света, как и та полная женщина, показала на себя, объявив, что крайняя, а потом стала медленно двигаться ко входу, но как только очередь дошла до нее, в дверях появилась скрюченная старуха и сказала, что ее не примут.

— Как не примут? — изумилась Светлана.

— Вам тут делать нечего! — называя посетительницу на «вы», промямлила посланница и грозно добавила: — Уходите подобру-поздорову!

28 сентября, вторник

Такого не ожидал даже сам Хрущев, целина дала невообразимый урожай — шестнадцать миллионов тонн зерна собрали хлеборобы!

— Еле успевали убирать, рук не хватало! — смущаясь, докладывал Брежнев, он только-только вернулся из Целинограда, где поздравлял своего преемника и весь Казахский ЦК с победой. — Радость так уж радость!