Царство. 1955–1957

— Пережили мы, друзья, серьезное время, умер Сталин. А Сталин — это целая эпоха в жизни нашего государства. И правильно, Сталин, есть Сталин! Мы, и я, и вы, искренне верили Сталину, но вскрылись такие факты, которые заставили нас поменять к нему отношение. Ведь очень много плохого при Сталине делалось, хотя, и хорошее было, об этом тоже надо помнить. Но мы говорим сейчас именно об ошибках, и говорим для того, чтобы исправить их, чтобы в будущем ничего подобного не повторить — в этом главная цель. И еще одна главная цель — нельзя замарать звание коммуниста, ведь коммунист, это безупречный человек, на коммунистах держится наше великое государство! Сталин, безусловно, займет свое место в истории, история все расставит по местам, но сразу скажу: огласка вопиющих фактов при жизни Сталина не означает, что надо набрасываться на все вокруг и ругать без разбору. Идеалы коммунистов остались прежние, их ничто не поколебало!

Сидящий в первом ряду поэт Грибачев подобострастно кивал.

— Непросто было завесу над темной стороной приподнять, — продолжал Никита Сергеевич, — но мы правду обнажили. Казалось, писатели здесь помогать должны, а писатели вместо этого стали обличать и копаться в грязном белье. У нас, к несчастью, как начнут бить, так без разбору кулаками махают! А по существу все были обмануты Сталиным, и мы, соратники, и вы, писатели, и, самое страшное — собственный народ обманули. Здесь, товарищи, надо разделить коммунизм и неприглядные дела Сталина. Это совершенно разные вещи, тут надо понимать. Команды «Ату!» никто не давал, а вы, вернее, некоторые, как с цепи сорвались! Главное, бездумно сорвались, а ведь вы — голос Партии, голос Родины!

Когда враги получили доступ к докладу, с которым я выступил на закрытом заседании Съезда, а сделали это через Польшу, враги наши возлагали большие надежды на то, что события дальше развернутся. Они полагали, что ЦК, осудивший Сталина, тем самым осудил всю социалистическую систему и, в конце концов, ситуация выйдет из-под контроля тех, кто хотел исправить ошибки, а в результате Партия сама себя уничтожит. Польша служит этому подтверждением, и Венгрия служит подтверждением, и сейчас, если почитать буржуазную прессу, можно увидеть, что она говорит как раз об этом, говорит, что в СССР выросла интеллигенция, а интеллигенция не потерпит партийного руководства. Но я считаю, что мы самый опасный момент пережили. Партия выдержала экзамен на политическую зрелость.

Почему писатели оказались обиженными, не пойму?! Разве Партия и Правительство мало делают для писателей? Разве принижают их передовую роль? Разве не заботятся об их благосостоянии? Заботятся, делают не меньше, а больше, чем раньше, но литература у нас завиляла!

Я, конечно, всех книг прочитать не могу физически, и мы не должны читать их, как прохладительное питье пить во время жары. И, если бы я, хотя бы по одной книжке присутствующих в зале прочел, меня бы с работы выгнали, потому что я ничем другим, кроме чтения книг, бы не занимался. Но самые хорошие, самые стоящие вещи, читаю в обязательном порядке, и самые вздорные тоже в руки беру. Книга должна быть оружием в арсенале Партии, а чесать языки — это не литература!

Раз мы ведем откровенный разговор, скажу о Дудинцеве. Многие его хвалили и действительно, в книге Дудинцева есть очень сильные места. Хорошо он высказался о бюрократах, которые гробят новаторов и изобретателей. Очень остро и правдиво сказано. Один мой знакомый заметил, что чем-то мою речь напоминает. Напоминает, соглашусь, но есть большая разница. Когда я критикую, то критикую для того, чтобы устранить недостатки, указать пути их преодоления. У Дудинцева это есть? — выпучился в зал Хрущев. — Нет! Он смакует недостатки. Он ведет критику с вражеских позиций. Может, он не хотел этого, но он стал рупором наших врагов и теперь вся зарубежная пресса берет его на щит, издают его книги, делают кинофильмы. Дудинцев стал героем в борьбе против советского государства, вот что получилось. Это не соотносится со званием советского писателя! — Хрущев с раздражением толкнул трибуну, так что она закачалась. — В таком положении мы не можем оставаться спокойными зрителями, не можем допускать подобного! Гроссман Василий тоже пишет всякое, переходит черту. Я критиковал товарища Панферова, прямо ему говорил. Вы, наверное, смертельно обиделись, товарищ Панферов? — разыскав в третьем ряду писателя, спросил Никита Сергеевич.

— На пользу пошло! — отозвался Панферов.

— Я зла не хотел, высказал партийную позицию. И Твардовского критиковал. Мне очень жаль, что товарищ Твардовский после критики закупорился. Я его искал по телефону, хотел поговорить, но не нашел. Критика должна быть товарищеская, чтобы в критике людей не глушить, а помочь, с тем расчетом, чтобы люди эти еще с большей силой занимались творческим трудом. Я извиняюсь, если где-то перегнул, но сказать был вынужден — чтобы наша литература не перегнулась. Главное — не утопить человека, вовремя плечо подставить!