Царство Агамемнона

В общем, Жестовский, как и раньше, отвечал на вопросы, а Зуев, будто без подобного орнамента протокол у него никто не примет, по-прежнему рисовал на полях каждой страницы свой рог изобилия, ниже него перевязанные аккуратной ленточкой подарки, которые грудой сыпались в собранные ковшиком ладошки подследственного. Впрочем, списку благодеяний уже некуда было расти, о чем оба, что Зуев, что Жестовский, знали. И оба понимали, что Зуев вправе рассчитывать на взаимность. А он не желал говорить ни о ком, кроме Тротта.

Зуев: “Вот вы, Жестовский, помнится, объясняли, что, когда ваша будущая супруга прямо бредила, что будет позировать Тротту, в ее хорошенькой головке вертелось три мысли. Но пока – я внимательно следил, – продолжал Зуев, – дали показания только о двух. Какая же третья?”

Жестовский: “Да понятно, какая – была в него влюблена, хотела, чтобы он был у нее первым мужчиной. В Тротта и вправду трудно было не влюбиться: высокий, красивый человек, вдобавок настоящий атлет. Мой дядя, – продолжал Жестовский, – тот, что борец-классик, и Тротт в гимназические годы ходили в один борцовский клуб, были на равных. А через несколько лет дядя, уже чемпион, трижды мерялся силой с самим Поддубным.

Понятно, что якутка положила на него глаз, – продолжал Жестовский, – но Тротт, как и раньше, ничего не замечал, и она начала осаду. Подошла к ней серьезно. Когда Тротта не было, разучивала, а при нем принимала самые соблазнительные позы, проходя мимо, то ненароком прижмется, то распахнет халатик, то у нее с плеча соскользнет бретелька и откроется грудь.

По многу часов в день позируя обнаженной, она тяжело трудилась – Тротт работал как одержимый, – про электричество успели забыть и, сколько было света за окном, столько он и работал, но после заката начиналась игра. Однако Тротта ничего не брало. Пока якутка была моделью, он лишь коротко бросал: встань, облокотись на спинку стула, ляг и повернись вполоборота, сядь в кресло и чуть расставь ноги, левую подожми к груди.

В крайнем случае, если она не понимала, подходил и сам рукой ставил ее как надо. Но всегда был недоволен: с его точки зрения, в ней всё было не так: она не так стояла и не так лежала, вообще не умела себя подать – оттого он не просто ни разу ее не приласкал, слова доброго не сказал. А потом, – говорил Жестовский, – одна история окончательно ее добила.

Якутка была упорна, ее трудно было вышибить из седла, и она не сомневалась, говорила, что рано или поздно Тротт будет ее. Уже начался НЭП, в косметическом салоне ей помыли и хорошо завили волосы, сделали маникюр и педикюр, всё под желтый цвет. У старой подруги нашлось очень красивое шелковое кимоно, вроде бы из гардероба знаменитой гейши. На нем было много разного, но основной фон желтый. В тон якутка и накрасилась.

Она вошла в мастерскую, когда мы с Троттом сидели, пили чай, постояла с минуту, потом подошла к столу и как-то так повернулась, что кимоно разом упало к ее ногам. Поверьте мне, – говорил Жестовский Зуеву, – она была необыкновенно хороша, настоящая Афродита, вокруг морская пена, а она выходит на берег. Но день был не ее.

Впрочем, на что она надеялась, – продолжал Жестовский, – не знаю. Может, представляла, что Тротт, как ее увидит, схватит в охапку, оттащит за ширму и овладеет; в любом случае ее ждал афронт. Тротт даже не поднял глаз, как разговаривал со мной, так и продолжал, а ей бросил: ну ладно, раздевайся, пойдем работать. Это было полное поражение, произошло оно на моих глазах, и мне его никогда не простили”.

Зуев: “Может быть, ваш Тротт вообще не интересовался женщинами?”

Жестовский: “Еще как интересовался, столько любовниц, сколько он, мало кто имел”.

Зуев: “Тогда почему?”

Жестовский: “Что почему?”

Зуев: “Ну, почему не поддался?”

Жестовский: “Не знаю, сам много раз думал. Но и сейчас не знаю. Может, помнил, какой она пришла, может, потому, что пусть и дальняя, но родственница. Но скорее всего, слишком уже бесила как модель”.

Зуев: “Ну и что дальше?”

Жестовский: А дальше хорошо. Где-то нашлись деньги, Тротт привел натурщицу в своем вкусе: настоящую блядь, то, что всегда хочет, на ней было написано. В общем, работа закипела. Он трахал ее и писал, писал и трахал, в итоге заказ был готов в срок, день в день. Правда, когда заказчик отбирал полотна, три холста с якуткой он всё же взял. Сказал, что, конечно, в этой модели есть какая-то отстраненность, видно, что ей ни до чего нет дела, но сама по себе уж больно хороша. В главной зале ресторана холсты с ней будут смотреться отлично.

Для остальных троттовских сцен из античной жизни позировала новая натурщица, и картины были приняты на ура. Природной похоти, которая из нее прямо сочилась, было столько, что заказчик сказал, что он бы такую девку для своего борделя купил не задумываясь”.