Царство и священство

Это и есть главное, что не понимает и не принимает невоцерковленное сознание, но что составляет сердцевину духовной жизни человека. Человек «ветхий» погряз в себе, вращается вокруг себя, занят исключительно собой. Чтобы разорвать этот порочный круг, нужно осознать глубину грехопадения, вполне успешно свившего в каждом из нас уютное гнездо гордыни и тщеславия[1032]. Но как совершить этот «выход из себя»?! Ведь эти пороки настолько укоренены в нас, что «естественным» путем с ними не справиться – грех не простудная болезнь, с которой организм в состоянии бороться и побеждать без лекарств.

Грех, отравляя человеческое естество, искажает наше духовное зрение, в нем все видится в ложном свете. Человек «обычный» ничто так не любит, как замечать ошибки других и судить их. В себе же наблюдает исключительно высшие дарования[1033]. В этом самоупоении сладкой гордыни как можно раскаяться?! А человек нераскаявшийся не вхож в Царствие Небесное, поскольку сама тяжесть грехов, замуровавших душу в каменный мешок нечувствия, не позволят ему принять Спасителя, Который для него – чужой. Человек не желает уподобиться Христу, вполне довольствуясь самим собой. А без Бога для чего жить? «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк. 8: 36).

Скорбь же рождает смирение – мать покаяния и раскаяния, и потому скорби всегда благодатны. «Беда, – говорит преподобный Феофан Затворник (память 19 января), – когда в сердце человек сыт и доволен, а когда голоден и нищ, куда как хорошо. Нищий и в мороз сильный бегает по окнам и просит. Пошел бы он, если бы у него был кусок хлеба? Голод и беду Господь посылает молящемуся и просящему. Это – признак здоровья»[1034].

Бессмысленно полагать, будто скорби имеют свои начало и конец. Вся наша жизнь, увы, проходит под знаком греха. «Казалось бы, уже не может человек более грешить, но это можно всегда, к тому есть тысячи способов»[1035]. А вместе с грехом приходят и скорби. «Вся наша жизнь – скорби, поскольку всю жизнь мы и преодолеваем в себе наше естество, боремся с грехом внутри себя. Бог соделывается Учителем всех, желающих повиноваться Ему», – говорил авва Исаиа (память совершается в Соборе всех преподобных в Сырную субботу)[1036]. И этому смирению, любви человек учится всю жизнь. «“Дух покаяния”, смирение, исходящее из сердца, не достигается раз и навсегда. Не хватает и всей жизни, чтобы научиться от Христа тому, что, по Его собственным словам, было в глубочайшей степени присуще Ему»[1037].

Главная цель попущенных нам скорбей – предаться Божьей воле и отказаться от своеволия. Причем не под давлением «обстоятельств», «не страха ради иудейска», не из тонкого и точного расчета, а единственное по любви к Богу, в основе которой лежит вера во Христа. Люди от скорбей не погибают. Напротив, из «Священного Писания мы знаем, что скорби приближают людей к спасению, если кто не малодушествует и не отчаивается, а вооружается терпением со смирением и преданностью воле Божией»[1038].

Чем более духовно просветляется человек, тем явственнее и трагичнее для него становится пропасть, отделяющая его от Христа. Тем явственнее он осознает, что не умеет так любить, как Христос, что он недостоин ничего из даров Божьей любви к нему; ему стыдно перед Богом за себя. И в самой глубине раскаянного падения человек встречает Спасителя, Который протягивает к нему Свои руки и ведет за Собой[1039].

Как видим, в этой практике нет ничего нарочитого, механического, принудительного, сродни сознательному погружению в мистический транс, где доминирует желание достичь определенного духовного состояния. Ничего того, что обычно именуется Отцами Церкви прелестью. «Самосозерцание» без Бога не просто не благодатно, а вредно: в нем нет смирения, Божьего промысла и помощи, есть лишь нераскаянное человеческое «я».

Если Бог не становится Учителем человека, то наши труды тщетны. Ведь все, что мы имеем, что отличает нас от животных, дано нам Богом, а не родилось само по себе из ничего. «Никогда, – писал замечательный русский философ Ю.Ф. Самарин (1819–1876), – убеждение само собой не породит веры, понятие о любви не согреет души, знание не перейдет в творчество. Все живое, творческое, не приобретается, а падает с неба»[1040].

Чисто гипотетически можно, наверное, было бы говорить о людях, которых не требуется пробуждать от греха скорбями, например о лицах, прославленных Церковью. Однако человек так далек от Бога, что иначе, как через скорби никто спастись не в состоянии. Нет ни одного святого, в жизнеописании которого мы не видели бы борьбу со страстями в виде попускаемых Богом скорбей. Святые Отцы на собственном опыте знали, что только скорбь способна погрузить человека в длительный глубинный плач по самому себе и открыть всю глубину своего грехопадения, без чего нет дороги к Христу.