Царство красоты

Мир плывёт перед моими глазами. Шесть месяцев…. Шесть… Как много смысла в этой простой математике! Тогда, в сентябре, она уже была… Поэтому и отказала! Или не поэтому?

— Лёх, я поздравляю вас. Её вернее. Прости, не приеду. Подарок пришлю, можно?

— Не нужны мне твои подарки. Сам приезжай, я ждать буду. И вся семья вместе со мной, а ты решай, как знаешь, — кладёт трубку, не прощаясь.

И я решаю, как знаю: не поеду душу её мучить, она ведь просила меня остановиться. Каждый из нас сделал свой выбор в жизни: я насилие, Софи мужчину, который совсем не тот, кто всегда был ей по-настоящему нужен. Я хочу, чтобы она была счастлива, но сможет ли она, живя с тем, кого не любит?

Через десять дней я, как обычно, рисую… очередную Софью. В дверь звонят. Открываю — отец.

Мы обнимаемся, проходим в кухню, я усаживаю его за стол и пытаюсь приготовить что-нибудь быстрое на ужин, как вдруг он просит меня сесть и не суетиться.

Я выполняю его просьбу.

— Что ты здесь делаешь, Эштон?

— Живу. А ты зачем приехал?

— Чтобы задать тебе этот вопрос.

— Мог бы спросить и по телефону!

— Некоторые вопросы нужно задавать лично, сын. Тебе не место здесь, Эштон.

— А где оно?

— Рядом с семьёй!

— У меня тут дело. Очень важное. И я уже почти добился успеха.

— Я знаю, но и у меня тут дело и тоже очень важное — забрать сына домой!

От этих слов, в моей душе апрель…

— Мой дом здесь, отец. Мне, правда, хорошо тут. Это моё место, я чувствую! — признаюсь ему.

— Соня замуж выходит за Антона. Через месяц. Так что у нас сейчас пора, урожайная на свадьбы, — сообщает с улыбкой.

Не было со мной ещё ничего подобного, ничего похожего…

Валерия это другое, это влечение, рождённое из уважения, близкого к преклонению.

Софья — чувство вины, переродившееся в нежность и желание всё исправить, доказать ей, что я не такой мудак, каким хотел казаться, каким был, из кожи вон стараясь отвлечь её внимание от себя. Теперь она — чужая женщина и носит в себе чужого ребёнка…

Новость ударила меня наотмашь, мне показалось даже, что мозги напрочь вылетели из моей бестолковой башки. Собственная физиология, перевозбуждённая волной незнакомых до этого эмоций, вознамерилась убить меня: не ускоренный, а скоростной режим биения сердца, перемежающийся систолическими сбоями, приступами удушья, повышенное потоотделение, состояние дезориентации и острой подавленности.

Я понял, что переживаю паническую атаку сродни тем, от которых страдает мой отец. Гены, мать их.

Вопрос в другом: чем обусловлена такая реакция?

Это Моя Женщина…

Я говорю ему:

— Пожелай ей от меня счастья. Передай, что видел её детей во сне.

Отец молчит и не смотрит на меня какое-то время. Он не произносит ни одной из тех фраз, какие люди обычно говорят в таких случаях. Просто смотрит на неспокойное море, думая о чём-то своём.

— Не хочешь сам ей это сказать? — внезапно спрашивает.

— Не думаю… что моё присутствие будет уместным в её самый счастливый день.

— Эштон… — голос отца спокоен и неспокоен в то же время, и я напрягаюсь. — Ты уверен в том, что видел в своём сне не своих детей?

Вопрос, который ставит в тупик. Вопрос, от которого холодеют руки, немеет язык. Откуда он знает?

— Это были её дети…

— И?! Мужчина не может видеть в своих снах чужих детей.

Мне тяжело. Я не из тех, кто плачет, подобные эпизоды моей жизни можно по пальцам пересчитать, но вот в это самое мгновение очень хочется.

— Я не говорил тебе, что почти всю свою жизнь вижу сны? — внезапно спрашивает.

— Нет.

— Так вот, теперь говорю: мы встретились с Лерой, когда ей было шестнадцать, мне почти восемнадцать… постой, вы ведь с Соней впервые увидели друг друга примерно в таком же возрасте?!

Зачем он это сказал? Зачем проводит эту параллель, для чего? Но он не ждёт ответа на свой вопрос, по сути, просто констатирующий сходство, повтор, спираль жизненного сюжета, повторяющегося из поколения в поколение.

— Так вот, я увидел её во сне в первую же ночь после первой встречи. И с тех пор она мне снилась бесчисленное количество раз и никогда, ни одного раза мне не приснилась какая-нибудь другая женщина. Мать снилась, но не женщина с которой я мог бы лечь в постель и зачать детей. Но самое интересное то, что в период моего полнейшего упадка, когда я чувствовал себя безнадёжно заблудившимся в разврате, наркомании и дерьме, моя Лера рожала мне детей… одного за другим. В моих снах их было много, наших с ней детей. И я знаю, что и в реальной жизни их было бы столько же, делай я всё вовремя. Вовремя, Эштон, слышишь меня?! Ответственность за семью, за потомство лежит на волевых мужских решениях, принятых ВОВРЕМЯ!

Я знаю, о чём он. Знаю, чего хочет. И теперь только понимаю, зачем приехал.

— Она прогнала меня.

Он фыркает:

— Если б я считал, сколько раз отвергала меня Валерия, а если вспомнить то, КАК она это делала… Эштон! Софья — ангел в голубом платье в сравнении со своей матерью!

— Зачем ты приехал?