Царство железных слез

Югун захлопнул дверь хаты, они слышали доносящийся оттуда крик, писк и плач Сулки. Потом – грохот переворачиваемой посуды. Плонек уже не кричал. Просто хрипел, побитый, прижатый к земле. Жена его плакала. Толпа замолчала. Кметы переглядывались, ворчали, но хунгуры кружили вокруг них на лошадях как волки. А видя растущее неудовольствие, достали сабли, не нагайки.

Ждали.

Наконец Югун закончил. Дверь хаты отворилась. Увидели они в них серую, согбенную Сулку. С распущенными косами, в порванной сорочке, с пустыми, блестящими глазами. Югун толкнул ее, она едва не упала. Он вышел следом: потный и задыхающийся, торжествующий. Схватил девушку за волосы, потянул к ближайшему хунгуру, показал взглядом. Воин схватил ее за руку, дернул, Югун подсадил девушку, перебросил ее через переднюю луку седла. Сам пошел к своему коню.

– Ну, – просопел Тормас, – вы дождались! Скот согнать к вечеру!

Уезжали они рысью, потом – когда с грохотом и топотом выехали на дорогу – галопом. Следом шли ужас и злые взгляды. И монотонный, далеко разносящийся голос Плонека. Словно проклятие, заклинание, обещание ворожбы и расплаты.

– Волост! Во-о-олост! Слушай! Волост! Во-олост вас проклянет! Выдавит глаза из черепов, выкрутит члены вам, вылупкам Навии, сынам грязной шлюхи… Вы прокляты, прокляты во веки веков, на земле и в бездне, в поле и в лесу. В юрте и в реке. Ебаная вы блевотина черной суки! Конец вам! Горе вам! Горе!

Володарь смотрел и слушал все это с замершим сердцем.

10

– Время идти. Ты знаешь, куда. Ты должен быть с нами, соединенный с землей, водой и лесом, – Хамжа шептал слова, а Воян ловил их во тьме. – Мы все готовы.

– Без меня.

– Веришь в Ессу? В Святое Копье, в Слово, в каменные резы на стенах сбора? В Праотца, который есть где-то там? Вы ничего для него не значите, володарь. Где он был, когда нас залила хунгурская зараза? Какую помощь вымолили нам лекторы, опекуны садов?

– Старые боги будут молчать. Как обычно и как всегда, несмотря на жертвы.

– Ты уже позабыл их язык, володарь? Он в шуме деревьев, в журчанье воды, в гневе молний.

– Всегда отзывается лишь один из них. И ты прекрасно знаешь, кто именно.

– Знаю.

– И говорит он всегда неясно, не как лектор, не как диакон, а словно безумец, бес!

– Только он нам и поможет. Пойдем!

– Я не дам ему ничего.

– Пойдем, потому что люди шепчутся. Выберут по весне другого володаря. Кто не с громадой, тот в Навии.

– Ты знаешь, как меня заставить. Погоди.

Прежде чем они вышли, Воян взял топор на длинной рукояти, сунул его за пояс, как и рог – символ власти старшего в Дубне. Они пошли. Сперва через вечерние, покрытые тьмой и туманом луга, потом по болотцу: под ногами зачавкала вода. Было холодно, лето уходило, и ночью в хатах приходилось уже топить, залезать под бараньи и волчьи шкуры; утренний морозец схватывал лужи и топи тонким, ломким льдом, похожим на стекло; тот крошился под босыми ногами пастухов.

Хамжа вел во тьму, сквозь молодой, едва поднявшийся от земли лесок на старой вырубке, сквозь зарастающие выкорчеванные и выжженные поля. И наконец они добрались до старой халупы, прошли меж гладкими, выстреливающими вверх стволами буков и грабов, вошли в лес, изредка испещренный пятнами желтого, в месте, где с вековых елей осыпались по-осеннему золотые иглы.

Тут, под дубами, что помнили времена, когда Лендией владели стрыгоны и волхвы, на небольшом пригорке, отделенном от остального леса невысокой стеной, стояли деревянные щербатые идолы, словно стволы прогнивших деревьев, вырастающих из-под ковра золотой листвы. Свет факелов и лампадок выхватывал из тьмы их грубые застывшие лица. Воян осмотрелся – стояло тут почти все село. Их с Хамжой приход приветствовали негромким ворчанием. Да-а, ему не стоит высовываться. В конце концов, кому он должен был помогать: хунгурам или своим?

Никто из старых богов ни разу не отвечал ему на этот вопрос.

– Сомкните хоровод, – произнес Хамжа. – И встаньте вокруг костра. Без лучин, без свечей, пусть свет Княжича сюда не заглядывает. Смело, резво!

Кто-то ткнул факелом в приготовленную поленницу, та мигом занялась. Свободные и женки принялись гасить лучины, втыкая их в землю или затаптывая. Среди столпов старых богов вставало кровавое пламя.

И тогда Хамжа подступил к пламени, раскинул руки, взглянул сперва в звездное небо, потом в землю, наконец – на собравшихся.

– Вы, старые боги из камня, выкрошившиеся со временем, – сказал он низким, спокойным голосом. – Те, чьи лица затерты дождями, ветрами и войнами. И вы, молодые боги, выходящие из дуба, из древа, из граба, из бука. Вы, растущие подобно деревьям во славу мира. Примите жертву, откликнитесь на наш зов. Помогите!

Из толпы выступило трое. Воян узнал в одном из них Плонека с почерневшим лицом, рядом – его жену, с головой, украшенной ветками с листьями дуба. Не было только их дочки.

Хозяин вел низкую мохнатую коровенку с надломанным левым рогом. Последнюю, ту самую, которую хотели нынче забрать хунгуры, – предназначил ее для старых богов.

– Сомкните ряды! – говорил Хамжа. – Вокруг жертвы. И начинайте. Да-а-а!