Царство

Сердце наполняется невиданным ранее теплом, словно исходящим от младенца, и тут же я вдруг ясно осознаю, что теперь никак не могу погибнуть в будущей войне. Ну просто никак! Всегда думал, что, когда появится ребенок, будет чуть легче собой рисковать, уже наверняка зная: кто-то после тебя останется. И твоя кровь побежит по жилам сына или дочери, и ты будешь возрождаться в чертах своих детей, внуков, правнуков, в их характерах, поступках – частичка тебя будет жить и далее. А теперь я вдруг отчетливо осознал, что нет, нисколько не легче мне будет собой рисковать – я пропустил всю беременность его мамы и его появление на свет, что уже горько и обидно. Но если мне сгинуть, то что у крохи останется от отца? Возможно ли, чтобы этот миг, пока я держу его на руках и глажу по головке, пока очень-очень тихо приговариваю «да ты мой хороший, ах ты сладенький комочек», отложится у него хотя бы в подсознании? И что при мыслях об отце из детства у сына останется не воспоминание – на это даже рассчитывать глупо! – а хотя бы отдаленный образ кого-то верного и надежного, кто по-настоящему любил и готов был пожертвовать собой, чтобы защитить?

Хорошо бы, если так… Но как же неожиданно больно и горько думать о том, что случись со мной что, и ребенок вырастет без отца, без его любви, внимания, заботы. А заодно и без строгого наставления, и поучения, и тяжелой отцовской руки, если уж совсем забалует или поступит однозначно плохо! Приходит ясное понимание того, что пусть мама для малыша всегда останется на первом месте (или хотя бы будет главным родителем лет так до семи-восьми), но без папы, без его правильного участия в жизни ребенка, ему все равно будет очень плохо и тяжело.

Как назло, именно в этот миг вспомнился отбитый нами полон и маленькие дети, отчаянно кричащие: «Тятя, тятя!»… Они звали именно отцов, они свято верили, что это именно их отцы пришли выручить их! Спасти от страшных и жутко злых поганых, спасти вместе с братиками, сестрами, мамами. Они верили в них и надеялись на них.

Вот и мой отец всегда был рядом со мной, я всегда чувствовал его поддержку, всегда мог рассчитывать на его помощь и защиту – в крайнем случае. Да, он частенько бывал со мной строг; да, в более зрелом возрасте его повторяющиеся поучения стали крепко раздражать; да, будучи подростком, я нередко с ним конфликтовал, потому как, осознанно или нет, батя пытался загнать меня в удобные для него самого рамки. Но только сейчас я понял, что за всеми его действиями и поступками стояла любовь, а также порожденные ею страх за меня, и волнения, и искреннее желание помочь мне избежать тех или иных ошибок, и желание воспитать меня достойным мужчиной, поступающим правильно. Только сейчас пришло осознание того, как много на самом деле он вложил в меня и как много бы я потерял, не будь в моей жизни отца.

Отца, ставшего первым и главным примером для подражания. Отца как эталона мужчины.

Интересно, каким бы был окружающий мир в моем будущем, если бы все отцы стремились поступать так же, как мой? Если бы каждый из них поддерживал, защищал, а при случае не постеснялся бы и наказать, воспитывая зарвавшееся дитя? В этом, правда, главное – не переступить черту, когда наказание следует не только за проступок, но и «дежурно»: из-за усталости, общего раздражения, по привычке срываться на любую оплошность ребенка. Что, если бы каждый из отцов ставил перед собой задачу обеспечить семью всем необходимым и старался выполнить ее по мере сил? Если бы каждый из отцов пекся о нравственном воспитании своих чад, предостерегал и сыновей, и дочерей от опрометчивых поступков? Если бы активнее участвовал в жизни последних, задавая определенные рамки для того, чтобы дочки не гуляли по ночам и не шатались по впискам, где могут напоить или подсадить на наркотики, изнасиловать или даже убить.

Да что там говорить, мой мир наверняка бы изменился, если бы каждый «отец», чья подружка залетела (увы, в мое время нежелательная беременность имеет место быть в основном вне семьи, хотя бывают и исключения), поступил бы действительно как настоящий отец, приняв ребенка, взяв на себя обязательства материально обеспечивать и малыша, и его маму. Да даже просто бы спас свое дитя, не дав убить его в материнской утробе.

Сейчас, обнимая и прижимая к себе кроху, я особенно остро понимаю, какой это страшный грех – отнять жизнь у совершенно беззащитного, надеющегося увидеть мир и познать родительскую любовь человечка, отнять с согласия и даже по желанию родителей. Остается только скрипнуть зубами от злости к малолетним дурам и недомужикам, решившим, что они достаточно взрослые, чтобы начать трахаться, но совершенно не способным отвечать за свои поступки и принимать ответственность.