Микула стал забирать влево от противника – под ударную руку, но при этом и открытую половину его корпуса. К слову, сами рыцари при встречной сшибке (или во время турнира) заходят, как правило, с защищенного бока, принимая вражеские удары на щит – им хватает длины копий склонить их наискосок, навстречу противнику. Порубежник же, как я понял, вознамерился ударом клинка парировать направленный в его корпус укол, отведя древко вражеской пики в сторону перед столкновением. И рубануть мечом навстречу обратным движением – возможно, плашмя, чтобы не ранить, а только выбить Дитриха из седла.
Вот только ветеран-меченосец оказался куда более искушенным поединщиком, чем полководцем. И видимо, угадав намерение северянина, он в последний миг склонил копье в грудь Бурушки…
В следующий миг мою спину обдало волной холода, столь страшным показался мне крик смертельно раненого жеребца. На разгоне наконечник копья ландмейстера вонзился в грудь животного по самую втулку, после чего древко его оглушительно лопнуло. А конь с разбега упал вместе с дико взвывшим Микулой.
Неужели порубежник покалечился при падении?!
– Тварь!!!
Я не успел помочь другу справиться с Дитрихом, но, бешено пришпорив коня, пролетел оставшееся расстояние до врага за считаные мгновения, надеясь успеть спасти порубежника от добивания! Мой крик достиг цели, он отвлек внимание фон Грюнингена, но в то же время предупредил. Крестоносец молниеносно выхватил меч из ножен, едва ли не в последний миг успев размашисто ударить по нацеленному в грудь капетингу, отклонив смертельный укол в сторону.
Запястье правой руки отозвалось острой болью, а мгновение спустя болью взорвался и затылок. Тяжелый удар Дитриха достал меня острием клинка уже на излете. Мне повезло: я все-таки не отрубился. А потому в следующую секунду успел подставить щит под булаву налетевшего оруженосца. Вот только атака разогнавшегося противника вышла чересчур тяжелой. Спустя удар сердца мое тело буквально впечаталось в землю под копыта жеребца, и от жесткого падения из легких буквально вышибло воздух.
Кажется, это конец…
– Се-ве-е-е-е-рррр!!!
Поднявшийся на ноги и совершенно невредимый северянин не столько выкрикнул свой боевой клич, сколько по-медвежьи его проревел, одновременно с тем подскочив к коню рыцаря и от души рубанув по его передним копытам. Бедное животное рухнуло вперед, пронзительно заржав, а фон Грюнинген, потеряв при падении скакуна равновесие, не успел закрыться от рухнувшего сбоку клинка. По ушам неприятно хлестнул оглушительный металлический лязг – кажется, топфхельм Дитриха удара не выдержал. И ландмейстер Ливонской комтурии Тевтонского ордена замертво рухнул набок, не подавая признаков жизни, а его оруженосец и последний сержант, так и не доскакавшие до разъяренного гибелью Бурушки Микулы, развернули лошадей, спасая свои жизни.
Кажется, постыдный пример бегства теперь уже наверняка бывшего командира слишком глубоко запал им в души…
Глава 15
Прижав к себе мирно спящего, заботливо запеленутого по пояс малыша, еще такого крошечного, пугливого и крикливого (без мамки!), я восхищенно замер, сев на лавку и бережно прижав сына к себе.
У меня родился ребенок!
В подобное сложно поверить, когда ты не готовил себя к отцовству и не видел, как протекала беременность супруги. Но, только приняв из рук кормилицы дернувшегося во сне младенца и впервые вдохнув пахучий, сладко-молочный аромат, исходящий от крохи, я сразу понял – это
И вот он безмятежно спит, склонив голову к моему животу, мерно посапывая и только изредка покряхтывая – тогда его крошечное тельце сильно напрягается, и я испуганно замираю: вдруг проснется и сразу расплачется? Но нет, не просыпается, и я продолжаю держать этот тепленький комочек счастья, умудряющийся греть не только мои руки, но и душу.
Сложно описать, что я испытываю сейчас, поглаживая малыша по тепленькой головке, едва покрытой мягким пушком. Наверное, это смесь нежности, радости, восторга и недоверия одновременно. Как, неужели этот кроха, еще не совсем даже похожий на человека (скорее миниатюрный гуманоидик, хах!), успел появиться на свет, пока я интриговал, обманывал, сражался, бился в горячке, пришедшей вслед за ранениями? Неужели я теперь отец?!
Господи, какой же он хорошенький…