Царствование императора Николая II

Русское общество осенью 1916 г. жило верою в два призрака, одинаково нереальные: в «министерство доверия», которого не могло быть, и в «темные силы», которых на самом деле не существовало.

«Министерство доверия» каждому рисовалось по-своему: либеральным «бюрократам» - в виде кабинета с авторитетным и популярным сановником во главе; деятелям «блока» - в виде правительства, состоящего из членов его бюро; у более левых эта формула вообще вызывала только насмешки: авторитетное для одних было бессодержательным для других. В конце концов «министерство доверия», о котором толковали в обществе, означало бы правительство, не имеющее ни доверия царя, ни доверия народных масс.

«Темных сил» - не было. В эту тяжелую годину русской жизни Россией правил сам государь. Никто ему не «нашептывал»; никто на него не влиял; «темные силы» были плодом клеветы или больного воображения. О них твердили везде и всюду, но когда нужно было указать, кто же именно эти «темные силы», - либо повторяли: «Распутин», либо произносили случайные имена людей, не имевших на самом деле никакого влияния. (Гучков впоследствии договорился до каких-то «темных биржевых акул»!)

Но эти два призрака возникли не случайно; это были орудия борьбы определенных кругов. В «революционной ситуации» 1916 г;, кроме стихийных факторов, проявилась также борьба двух сознательных воль.

На одной стороне был государь император Николай Александрович. Он твердо верил, что России нужна сильная царская власть; он был убежден, что только такая власть может вывести Россию на путь победы. Он был почти одинок в этом убеждении; верной подругой и помощницей ему была государыня, как и он, проникнутая верой в историческую миссию царской власти, верой, которую он сумел в нее вселить. Государь не считал возможным идти в уступках дальше известного предала; он не считал себя вправе в военную бурю отдать государственный руль в другие руки; он не верил, что эти другие справятся.

На другой стороне была группа людей, знавших, что, пока у власти император Николай II, Россия останется в основе самодержавной монархией, хотя бы и с частичными ограничениями полномочий власти. И эти люди поставили себе задачей - сменить царя. Они использовали войну как удобную обстановку для борьбы, ведшейся уже ранее.

«К вопросу об отречении Государя я стал ближе не только в дни переворота, но задолго до этого, - свидетельствует А. И. Гучков. - Когда я и некоторые мои друзья в предшествовавшие перевороту месяцы искали выхода из положения, мы полагали, что в каких-нибудь нормальных условиях, в смене состава правительства, в обновлении его общественными деятелями, обладающими доверием страны, - в этих условиях выхода найти нельзя, что надо идти решительно и круто, идти в сторону смены носителя Верховной власти. На Государе и Государыне и тех, кто неразрывно с ними был связан, на этих головах накопилось так много вины перед Россией, свойства их характеров не давали никакой надежды ввести их в здоровую политическую комбинацию: из всего этого для меня было ясно, что Государь должен покинуть престол».247

Распутинская легенда, кампания против «немки», ураганный огонь клеветы по отдельным министрам - все это были только маски, за которыми скрывалась истинная цель - свержение самого монарха. Конечно, лишь немногие поставили себе эту цель так открыто и так заранее, как А.И.Гучков и «некоторые его друзья». Даже партия к.-д. с П.Н.Милюковым не преследовала эту цель столь определенно. (Однако, например, князь Львов, судя по некоторым его заявлениям, был близок к позиции Гучкова.)

В.А.Маклаков (еще в сентябре 1915 г.) поместил в «Русских Ведомостях» символическую статью о «шофере»: «…Вы несетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге; один неверный шаг - и вы безвозвратно погибли. В автомобиле близкие вам люди, родная ваша мать. И вдруг вы видите, что шофер править не может; потому ли, что он вообще не владеет машиной на спусках, или он устал и уже не понимает, что делает, но он ведет к гибели и вас, и себя…» Дальше В.Маклаков ставил вопросы, как удалить шофера от руля, если он сам уйти не хочет? «Можно ли сделать это на бешеном спуске по горной дороге ? « Один неверный поворот - и машина погибла…

Этот образ часто повторяли в те дни. Но то же сравнение следует повернуть по-другому: «шофер» был убежден, что только он, искушенный в этом деле, мог спасти «автомобиль». Он яснее других видел путь, он знал об его трудностях много больше, чем пассажиры; он один мог провести автомобиль по «крутой и узкой дороге» между двумя пропастями. Ошалевшие пассажиры, согласные между собой только в одном: в желании забрать руль в свои руки, - требовали, чтобы «шофер» уступил им место; вправе ли он был на это согласиться, хотя и знал, что его могли столкнуть?