Царствование императора Николая II

Иначе как поставив крест над всем своим будущим в Азии, Россия от этой борьбы уклониться не могла. О «двух несогласимых судьбах» говорит американский летописец Русско-японской войны С. Тайлер. «Россия, – пишет он, – должна была прочно утвердиться на Печилийском заливе и найти свой естественный выход в его свободных гаванях, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными, и великая сибирская империя осталась бы только гигантским тупиком».

«Только неразумное резонерство, – писал Д. И. Менделеев, – спрашивало: к чему эта дорога? А все вдумчивые люди видели в ней великое и чисто русское дело… путь к океану – Тихому и Великому, к равновесию центробежной нашей силы с центростремительной, к будущей истории, которая неизбежно станет совершаться на берегах и водах Великого океана».

Государь в полной мере сознавал все историческое значение «большой азиатской программы». Он верил в русское будущее в Азии и последовательно, упорно прокладывал пути, «прорубал окно на океан» для Российской империи. Преодолевая сопротивление и в своем ближайшем окружении, и в сложной международной обстановке, император Николай II на рубеже XX в. был главным носителем идеи имперского величия России.

Государь не любил войну; он даже готов был отказаться от многого, если бы этой ценой действительно удалось достигнуть «мира во всем мире». Но он также знал, что политика капитуляций и «свертывания» далеко не всегда предотвращает войну.

С давних пор – еще с 1895 г., если не раньше, – государь предвидел возможность столкновения с Японией за преобладание на Дальнем Востоке. Он готовился к этой борьбе как в дипломатическом, так и в военном отношении. И сделано было немало: соглашением с Австрией и восстановлением «добрососедских» отношений с Германией Россия себе обеспечивала тыл. Постройка Сибирской дороги и усиление флота давали ей материальную возможность борьбы.

Но если основные вехи русской политики были поставлены правильно, то практическое исполнение оставалось весьма несовершенным. В частности, для укрепления русских позиций на Дальнем Востоке было сделано недостаточно. Постройка Порт-Артурской крепости продвигалась крайне медленно, средства на нее отпускались скудно, в то самое время как на оборудование огромного порта в Дальнем на том же Ляодунском полуострове истрачено было до 20 миллионов. В этом едва ли была чья-либо сознательная злая воля – тут сказывалась характерная черта С. Ю. Витте: на то, что было в его непосредственном ведении, всегда находились средства из бюджетных «остатков», тогда как требования других ведомств, в том числе военного, подвергались строгой предварительной урезке.

Но и Военное министерство в лице генерала А. Н. Куропаткина не проявляло подлинного живого интереса к дальневосточным начинаниям. Военный министр еще в 1903 г. упорно доказывал невозможность отправки значительных подкреплений на Дальнем Восток, утверждая, что это слишком ослабило бы Россию на западной границе. С этим сопротивлением «ведомств», никогда, разумеется, не принимавшим форму прямого неповиновения, а только всевозможных оттяжек и отговорок, государю было нелегко бороться. Все значение столь не любимых министрами и столь вообще непопулярных «квантунцев», как их называли, – А. М. Безобразова, адмирала Абазы, отчасти и наместника Е. С. Алексеева – в том и было, что они должны были сообщать государю обо всем, что не доделано; они являлись как бы «государевым оком», наблюдавшим за исполнением его велений; «орудием, которым государь колол нас», «горчичником», не дававшим министрам уснуть, как выразился Куропаткин в своем дневнике. Но конечно, творили «большую политику» не эти люди: основные вехи были поставлены государем, и уже давно.

За весь 1903 г., когда военные агенты на Дальнем Востоке сообщали в один голос об энергичных приготовлениях Японии, русские силы в Приамурье и в Порт-Артуре были увеличены на каких-нибудь 20 000 человек, хотя, например, статс-секретарь Безобразов настаивал на сосредоточении в Южной Маньчжурии армии хотя бы в 50 000 человек. Военный министр всячески от этого уклонялся. «Я не переставал в течение двух лет ему говорить, – писал государь в апреле 1904 г. императору Вильгельму, – что надо укрепить позиции на Дальнем Востоке. Он упорно противился моим советам до осени, а тогда уже было поздно усиливать состав войск».

Если в высших правительственных кругах относились холодно к дальневосточным начинаниям, то в обществе преобладало равнодушное, а то и прямо отрицательное отношение к ним.

Япония в то же время готовилась к этой борьбе с отчаянной энергией. Престиж неодолимой силы европейских держав стоял в то время очень высоко. Япония быстро усваивала европейскую технику и многие внешние формы; старалась заручиться поддержкой среди «белых», приноравливаясь умело к их понятиям.