Япония также имела огромное преимущество в обилии морских баз. У России их было всего две. Русский флот стоял почти весь в Порт-Артуре. Эта гавань с внутренним рейдом, защищенным со всех сторон высокими холмами, в свое время была идеальным убежищем для флотов; но при размерах современных судов она уже становилась недостаточно просторной и глубокой; а главным ее недостатком был узкий вход на внутренний рейд, суда могли выходить из него только поодиночке. Дальний, с его великолепной бухтой, был совершенно не укреплен. Другая база – Владивосток – была несколько месяцев в году закрыта льдами. Четыре крейсера – в том числе три бронированных – тем не менее находились во Владивостоке; а легкий крейсер «Варяг» стоял в корейском порте Чемульпо, в распоряжении русского посланника в Корее.
Порт-артурская эскадра производила частые учения и стояла под парами на внешнем рейде. Когда последовал разрыв дипломатических сношений, наместнику на Дальнем Востоке была дана инструкция: лучше, если военные действия начнут японцы; их высадке в Корее – кроме северо-западного побережья – поэтому не следует препятствовать; и, только если они зайдут севернее 36-й параллели, надо остановить их флот. Русская власть, видимо, еще сохраняла некоторую надежду на то, что японцы не решатся напасть первыми; она также полагала, что Япония не отступит от старого международного обычая – торжественного объявления войны, – забывая, что и войну с Китаем в 1894 г. Япония начала внезапным нападением.
Когда японские миноносцы атаковали в ночь на 27 января стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура русскую эскадру, они застали ее врасплох, и первые же мины сильно повредили лучшие броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан», а также крейсер «Паллада». Но русские моряки быстро овладели положением, тут же начали давать отпор; японские миноносцы были отогнаны; поврежденные суда направились на внутренний рейд; паники в городе удалось избежать. И когда на следующее утро 27 января под Порт-Артуром появилась японская эскадра, русский флот вышел ей навстречу и, поддержанный береговыми батареями, быстро заставил ее удалиться.
Известие о начале войны поразило, всколыхнуло Россию. Почти никто ее не ждал; огромное большинство русских людей имели самое смутное представление о Маньчжурии. Но всюду почувствовали: на Россию напали. В первый период войны это настроение преобладало: на Россию напали, и надо дать отпор врагу.
В Петербурге, а затем и в других городах возникли сами собой давно не виданные уличные патриотические манифестации. Их необычной чертой было то, что в них участвовала и учащаяся молодежь. В университете состоялась сходка, завершившаяся шествием к Зимнему дворцу с пением «Боже, царя храни». Те, кто не сочувствовал, – а их было немало – в этот день примолкли, стушевались. Только Высшие женские курсы выделились на общем фоне; курсистки на бурной сходке заявили чуть не единогласно протест против молебна о даровании победы, который хотел отслужить в здании курсов совет профессоров; по-видимому, в связи с этим возник не подтвержденный и не опровергнутый слух о приветственной телеграмме, посланной курсистками микадо. В Баку армянскими революционерами была брошена бомба в армянское духовенство, служившее молебен о победе; было два убитых и несколько раненых.
Оппозиционные круги, в начале января 1904 г. устроившие в Петербурге первый нелегальный съезд Союза освобождения и выбравшие тайный руководящий комитет, оказались застигнутыми врасплох этими настроениями. Земские и дворянские собрания, городские думы принимали верноподданнические адреса. Земские конституционалисты, собравшиеся 23 февраля на совещание в Москве, приняли решение: ввиду войны всякие провозглашения конституционных требований и заявлений прекращаются, по крайней мере на первые месяцы; это решение мотивировалось патриотическим подъемом в стране, вызванным войной.
«Вестник Европы» писал: «Война, вызвавшая подъем духа во всех слоях русского народа, раскрывшая всю глубину их преданности государственному благу, должна – мы этому глубоко верим – рассеять множество предубеждений, мешавших широкому размаху творческой мысли. Общество, добровольно разделяющее правительственную заботу, будет признано созревшим и умственно и нравственно. С такой надеждой легче переносить потери и жертвы, неразрывно связанные с войной». «Русское богатство», не высказывая своего мнения, иронически назвало эти слова «любопытной тирадой»: «Конечно, с надеждой жить легче… но самый факт войны, – замечал социалистический орган, – еще не дает никаких гарантий…»