Царствование императора Николая II

В вечернем заседании 4 мая М. А. Стахович, один из немногих понимавших, как князь С. Н. Трубецкой, язык обеих сторон, сделал попытку найти примирительный исход из возникшего конфликта – придать идее амнистии приемлемую для государя форму. «Крестьяне, избравшие меня в Думу, – говорил М. А. Стахович, – наказывали мне: «не задевайте царя, помогите Ему замирить землю, поддержите Его…» Амнистия – огромный размах доверия и любви. Но почин – это еще не все. Кроме почина, существует еще ответственность за последствия, и эта вся ответственность останется на Государе… Я обращаюсь к тем, кто помнит, как десять лет назад в час помазания на царство Николая II Он в Успенском соборе при открытых царских вратах приносил Богу клятву… Он не может забыть этой торжественной клятвы «все устрояти для пользы врученных Ему людей и ко славе Божией…» Он знает, что здесь Он безответственен… но это не снимает с души Его ответа там, где не мы уже, а Он ответит Богу за всякого замученного в застенке, но и за всякого застреленного в переулке. Поэтому я понимаю, что Он задумывается и не так стремительно, как мы, принимает свои решения. Надо помочь Ему принять этот ответ. Надо сказать Ему, что прошлая борьба была ужасна таким бесправием и долгой ожесточенностью, что доводила людей до забвения закона, доводила совесть до забвения жалости. Цель амнистии – будущий мир в России. Надо непременно доказать, что в этом Государственная дума будет своему Государю порукой и опорой. С прошлым бесправием должно сгинуть преступление как средство борьбы и спора. Больше никто не смеет тягаться кровью. Пусть отныне все живут, управляют и добиваются своего не силой, а по закону. По обновленному русскому закону – в котором мы участники и ревнители, по старому закону Божию, который прогремел 4000 лет назад всем людям и навсегда, – не убий».

И М. А. Стахович предложил включить в адрес слова: «Государственная дума выражает твердую надежду, что ныне, с установлением конституционного строя, прекратятся политические убийства и другие насильственные деяния, которым Дума выражает самое решительное осуждение, считая их оскорблением нравственного чувства народа и самой идеи народного представительства».

Предлагалось осудить только будущие убийства: прошлое покрывалось полной амнистией. Ту же мысль в печати в тот же день защищал князь Е. Н. Трубецкой, а в Госдуме к ней присоединился виленский депутат епископ барон Рооп.

Но психологическая связь большинства Думы с революцией оказалась слишком глубокой. Стаховичу вышел возражать Родичев: «Это не церковная кафедра! Наше ли дело выносить нравственное осуждение поступков?.. Мы, господа, не посредники между Государем и народом… В нашем лице перед Государем сам народ стоит…» И дальше: «В России нет правосудия! В России закон обращен в насмешку! В России нет правды. Россия в этот год пережила то, чего не переживала со времен Батыя…» Еще определеннее говорил депутат Шраг: «Нет, не можем мы осуждать тех, кто жизнь свою положил за други своя!.. кто сделались народными героями, кто является во мнении народном жертвами за его свободу и великими страдальцами».

Тщетно Стахович доказывал, что если казней, как говорят, было за последние месяцы около 90, – за то же время убито 288 и ранено 338 русских граждан – представителей власти, большей частью простых городовых. («Мало!» – кричали на скамьях крайней левой.) «Русский народ, – заключил Стахович, – скажет, что это не служение ему и его благу, это душегубство, и он его не хочет». Поправка была отклонена – и только 34 депутата приложили затем к протоколу свое особое мнение.

После этого адрес был принят единогласно – несколько умеренных и правых удалилось, а небольшая группа социал-демократов заявила, что она воздерживается. Но этими прениями была по существу предрешена дальнейшая судьба Первой Государственной думы.

Revue des deux Mondes с недоумением спрашивала по поводу требования новой политической амнистии: «А преступления? а грабежи? а убийства? Думе предложили высказаться против них – она этого не сделала». Если так писал французский умеренный журнал – легко себе представить, как должен был отнестись к этим требованиям государь, для которого убиваемые, «застреленные в переулке», были его верными слугами, жертвами долга.

Адрес Государственной думы содержал и требования, противоречившие основным законам, – ответственное перед Думой министерство, упразднение Госсовета; в нем говорилось и про принудительное отчуждение земель; но решающее значение при его оценке имело это требование амнистии («безнаказанности убийц») при одновременном отказе осудить убийства даже на будущее.

* * *