Царствование императора Николая II

А. И. Гучков (в заседании 15.X.1911) произнес речь, в которой он намекал на причастность охраны к убийству. «Для этой банды, – говорил он, – существуют только соображения личной карьеры и интересы личного благополучия… Это были крупные бандиты, но с подкладкой мелких мошенников. Когда они увидели, что их распознали, что им наступили на хвост, что стали подстригать им когти, стали проверять их ресторанные счета, – они предоставили событиям идти своим ходом… Власть в плену у своих слуг – и каких слуг!»

Обвинение звучало эффектно, но оно не имело под собой реальной почвы. Не было никакой вражды между Столыпиным и охранным отделением, подчиненным ему как министру внутренних дел; никакой выгоды из факта покушения для тех, кто заведовал охраной в Киеве, получиться не могло. Наоборот, они несли от этого прямой ущерб, даже в своей «личной карьере». Но Гучков и не обвинял никого прямо в лицо, а только неопределенно говорил об «этой банде»…

Министр внутренних дел Макаров, отвечая на запрос, указал, что полицейские власти в Киеве в одном только отношении отступили – не от закона, а от буквы одного циркуляра: «осведомителям» вроде Богрова не полагалось поручать обязанностей непосредственной охраны, и, следовательно, полковник Кулябко поступил неправильно, допустив Богрова в Купеческий сад и в театр. Против Кулябко, а также против представителей полицейской власти на киевских торжествах, во главе с товарищем министра Курловым, было начато дело. В департаменте Госсовета голоса разделились поровну, и перевесом голоса председателя было постановлено предать их суду за нерадение по службе (версию причастности к преступлению не защищал никто). Но государь, ознакомившись с делом и убедившись в отсутствии какой-либо объективной вины высших чинов (которые даже не знали о присутствии Богрова в театре) и какого-либо преступного намерения у полковника Кулябко, прекратил дело, не дав разрешения на предание их суду; Кулябко был отрешен от должности, а П. Г. Курлов сам вышел в отставку сразу после покушения. Этим решением государь прекратил наконец спровоцированную Богровым «стрельбу по своим».

* * *

Другой выпад А. И. Гучкова был гораздо серьезнее.

Григорий Распутин, совершивший в середине 1911 г. паломничество в Святую землю, писал с дороги прочувствованные письма своим почитателям и по возвращении, как бы очистившись от старых грехов, был снова принят в высших придворных кругах.

За это время епископ Гермоген, человек фанатически убежденный, но крайне неуживчивый, выдержавший в своей епархии борьбу с местными властями, был приглашен в состав Синода. Там он тотчас же вошел в конфликт с большинством иерархов и с обер-прокурором В. К. Саблером и обратился к государю в Ливадию с телеграммой, резко обличая Синод в попустительстве ересям, за допущение молитв за «инославных» и за благожелательное в принципе отношение к учреждению должности «диаконис». Видя, что епископ Гермоген мало подходит к коллегиальной работе в составе Синода, государь, по предложению В. К. Саблера, издал распоряжение о том, чтобы епископ Гермоген вернулся обратно в свою Саратовскую епархию.

Епископ Гермоген и состоявший при нем иеромонах Илиодор в это самое время предприняли попытку воздействовать на Распутина, с которым у них раньше были наилучшие отношения. Произошла безобразная сцена; после препирательства на словах Илиодор и один его сподвижник в присутствии епископа вступили в драку с Распутиным, избили его и силой отняли у него письма от членов царской семьи; Распутин еле спасся и потом утверждал, что его хотели изувечить. Эта сцена не могла, конечно, улучшить отношения государя к епископу Гермогену, но не она была причиной его возвращения в Саратов. Однако сам епископ, иеромонах Илиодор и близкие к ним люди стали утверждать, что все это «происки Распутина». Епископ Гермоген отказался повиноваться высочайшей воле, не захотел ехать в Саратов и в беседах с корреспондентами оппозиционных газет стал всячески обличать своих «недругов».

Налицо имелся факт открытого неповиновения верховной власти. Государь обождал недели две, но затем издал предписание – епископу Гермогену выехать уже не в Саратов, а в Жировицкий монастырь Гродненской губернии, Илиодора же отправить во Флорищеву пустынь.[178]

Тогда началась газетная кампания. Почитатель епископа Гермогена, церковный деятель Новоселов, поместил в органе А. И. Гучкова «Голос Москвы» неслыханное по резкости письмо к церковным властям, к санкт-петербургскому митрополиту Антонию, к обер-прокурору Саблеру, обвиняя их в попустительстве «еретику» Распутину. Номер «Голоса Москвы» был конфискован; тогда, по инициативе Гучкова, вопреки возражениям многих умеренных октябристов, в Думу был внесен запрос, в тексте которого повторялась статья, вызвавшая конфискацию «Голоса Москвы». Запрос почти без прений был принят на заседании 26 января.