Правительственные и придворные круги приложили около этого времени немало усилий, чтобы добиться устранения Распутина. Государю говорили, что старец Григорий – еретик, сектант-хлыст, ссылались на случаи его безобразных кутежей. Государь 26 февраля поручил председателю Государственной думы Родзянко проверить эти обвинения, которые сам он, особенно в отношении хлыстовства, считал слабо обоснованными, тогда как государыня вообще видела в них сплошную клевету.
В это время в Госдуме обсуждался бюджет. 9 марта очередь дошла до сметы Святейшего синода, и этим А. И. Гучков воспользовался для произнесения громовой обличительной речи. Гучков сказал: «Хочется говорить, хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство… Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия… в центре этой драмы – загадочная трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков, странная фигура в освещении XX столетия… Какими путями этот человек достиг центральной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти? Вдумайтесь только – кто же хозяйничает на верхах, кто вертит ту ось, которая тащит за собою и смену направления, и смену лиц, падение одних, возвышение других?..» Гучков говорил далее про «антрепренеров старца», «суфлирующих ему то, что он шепчет дальше», и закончил речь резким выпадом против Саблера.
Эта речь произвела в Думе большое впечатление. Только Н. Е. Марков тут же с места отважился крикнуть: «Это бабьи сплетни!» Обер-прокурор Синода В. К. Саблер ответил Гучкову с большим достоинством: «Когда к врагам церкви примыкают люди, которые в загадочной форме выступают с обвинениями, я им прямо скажу, что они не правы. И по той простой причине, что эта таинственная загадочность неопределенных речей значения серьезных аргументов не имеет. Обер-прокурор Синода знает свой долг… Чувство сознания своих обязанностей перед Царем, перед св. Церковью и родиной всегда будут ему присущи, а таинственные неопределенные обвинения его никогда не страшат».
Это выступление Гучкова в корне уничтожило все попытки убедить государя в том, что Распутина не следует принимать при дворе. Государь знал лучше, чем кто-либо другой, что и «смена направлений», и «смена лиц» зависят только от него самого. Он всегда относился к своей власти как к священному служению, всегда так ревниво оберегал царскую совесть от посторонних влияний. Утверждения о влиянии Распутина на государственные дела поэтому не могли не казаться государю лживыми до фантастичности и в то же время оскорбительными. Видя, как в этом отношении вольно обращаются с истиной, он поневоле стал относиться скептически и к рассказам о личных пороках Распутина – тем более что все попытки установить причастность «старца» к секте хлыстов дали отрицательный результат.[179]
После выступления Гучкова государь не захотел принять Родзянко, письменный доклад которого он прочел – и нашел совершенно недоказательным. «Поведение Думы глубоко возмутительно, – начертал он на этом докладе, – особенно отвратительна речь Гучкова по смете Св. Синода. Я буду очень рад, если мое неудовольствие дойдет до этих господ, не все же с ними раскланиваться и только улыбаться».
«Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы», – тогда же сказал государь В. Н. Коковцову.
Кампания, связанная с именем Распутина, не ограничивалась, однако, политическими выпадами в Госдуме. Вскоре после сцены между Илиодором и Распутиным, в начале 1912 г. в столицах, с ссылкой на А. И. Гучкова, стали распространяться гектографированные копии писем государыни и великих княжон к Распутину. Власти занялись этим делом, и им удалось достать подлинники писем, относившихся к 1908 или 1909 г.,[180]
ко времени, когда про Распутина еще не ходило никаких темных слухов; в письмах выражалась преданность «Божьему человеку» и вера в него. Тем не менее копии этих писем – притом искаженные – пускались кем-то в оборот и сопровождались самыми низкими инсинуациями.Более, чем когда-либо, государь после этого укрепился в убеждении, что на подобные клеветы один достойный ответ – презрение.