ЦДЛ

Рядом сидели секретари Союза Бондарев, Карпов, Михалков, Исаев. И над всеми, белый, как из лунного камня, сиял Ленин. Торжественный голос объявил открытие съезд. Стоя, прослушали гимн. Предоставили слово для доклада Маркову.

Тот вышел на трибуну с кипой бумаг и особенным, лишённым цвета и живого звука голосом начал читать. С первых же слов погрузил подгулявших накануне писателей в дремоту. Ровное бесцветное чтение, монотонное течение времени завораживало Куравлёва. Он знал, что в завершение этого мёртвого времени возникнет вспышка. Ещё один фантастический поворот его судьбы, когда он выйдет из Кремля секретарём и будет причислен к узкому кругу лиц, облечённых идеологической властью.

Но по мере того, как продолжалось мертвенное чтение, Куравлёв вдруг со страхом почувствовал, что сейчас совершится разрыв времён. Сквозь этот разрыв с бешеной скоростью хлынет поток, который его опрокинет.

Горбачёв наклонился к Яковлеву и что-то ему внушал.

Марков бесцветно читал:

— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма…

Он вдруг остановился, потеряв нить. Начал снова читать:

— Вклад неоценимый. внесут вклад…

Снова замолчал и медленно, заплетаясь, попытался поймать потерянную фразу:

— Копилку. вклад… неоценимый. социалистический.

Марков покачнулся, схватился за края трибуны, стал оседать. К нему подбежали, взяли под руки, свели с трибуны. Медленно вывели из зала. Ряды роптали: “Инсульт”! Трибуна оставалась пустой. Белели рассыпанные листки бумаги. Зал роптал сильнее. Горбачёв ткнул в бок сидящего рядом Владимира Васильевича Карпова и властно повелел:

— Иди, дочитай!

— Я? — пробовал возражать Карпов.

— Иди, дочитай! — грубо приказал Горбачёв.

Карпов сошёл со сцены, поднялся на трибуну, перевернул листок и стал читать:

— Внесут неоценимый вклад в копилку социалистического реализма.

Вначале он сбивался, робел. Но голос его окреп, и он, не запинаясь, дочитал доклад. Зал рукоплескал. Все знали, кто займёт место разбитого инсультом Маркова.

Затем произошло нечто молниеносное. Яковлев забрал списки кандидатов на посты секретарей. Виртуозно, с ловкостью игрока, меняющего в колоде карты, вычеркнул одних, в том числе и Куравлёва, и вставил других, верных перестройке. Новыми секретарями Союза стали Евгений Евтушенко и Генрих Боровик, корреспондент в Америке, вначале обличитель американского империализма, а в последние годы рьяный друг Америки, сторонник перестройки.

Съезд завершился. На Куравлёва поглядывали одни с сочувствием, другие со злорадством. Он не пошёл на банкет. Выходил из Кремля и вдруг понял, что вчерашнее беснование скоморохов в Дубовом зале было не случайно. Было насмешкой над ним, над всеми его замыслами и проектами. Было нарядным и весёлым глумлением. Судьба прислала вестников его неизбежного проигрыша.

Через день состоялся разгром “Литературной газеты”. Великая газета стала умирать ещё раньше, когда её покинул главный редактор Александр Борисович Чаковский, по болезни или предчувствуя гнетущие времена. Его сигара перестала дымить в коридорах редакции. Газета стала падать, но не громко, тихо, как падает белое облако за вершины деревьев. Ещё оставался у кормила неутомимый Сыроедов, ещё взрывались газетные страницы курьёзными суждениями и сенсациями “перестройки”. Но и Сыроедова прогнали, гнусно, жестоко, не объясняя причин.

На его место пришёл ставленник Яковлева, неистовый демократ, превративший вольнолюбивую газету в злобный листок. Именно тогда в газете заговорили о “русском фашизме”.

Писатели Бондарев, Белов и Распутин назывались “русскими фашистами”, а Куравлёв, стараниями Натальи Петровой, получил прозвище “соловей генерального штаба”.

Куравлёв выпытывал у сотрудников “Литературки”, чем объяснить жёсткое удаление Сыроедова. Никто ничего толком не знал. Говорили о каких-то связях с немецким журналом “Шпигель”. О любовницах, слух о которых дошёл до секретариата ЦК. Была экстравагантная версия. Во время поездки в Бухару, где золото, хлопок и вино, Сыроедов, вознося хвалу секретарю Бухарского обкома, неловко пошутил. Сказал, что на Западе начался сбор спермы выдающихся людей. Её замораживают, а через много лет оплодотворят женщин, от которых родятся великие люди. И сперма секретаря Бухарского обкома партии должна быть заморожена для будущих времён. Это оскорбило бухарского секретаря, последовала жалоба, и Сыроедова убрали.

— Ну, Сыроедов не стал бы замораживать свою сперму. Она ему нужна здесь и сейчас, — рассмеялся собеседник Куравлёва.

Газета, которая посылала Куравлёва на войну, теперь называла его военным преступником.

Глава тридцать третья