ЦДЛ

– При таком питании там все уже доходяги с Верховным Советом, который на них верхом… – это сказал бывший советский прокурор, ныне владелец вонючего закусерия, почему-то безымянного, но громко пахнущего немытым котлом. Он всегда таскал за собой этот запах. Как бы спрашивая: «Не хотите ль у меня отобедать?» Я однажды посоветовал ему назвать свою рыгаловку – «Ностальгия» и чтобы коронное блюдо в ней непременно называлось «баландой», а уж потом произносить свое «Милости просим!» и услышать в ответ «Да ни в жисть!», когда, нечего делать, приходится сбрасываться на «Шато Мадрид».

Над головою, как всегда, что-то летело транзитно, то и дело норовя свалиться на голову. С океана несло полуфабрикатом озона. В то место, куда обычно впадал Гудзон, впадала совершенно другая река, ни цветом, ни запахом и даже течением на него не похожая. Вместо Гудзона черт-те что плыло, пузырясь и лопаясь. С птичьего полета, может, это и было красиво, но с нашей подветренной стороны было бы куда лучше, если б Гудзон по старинке плыл. И, как говорят японцы, мы решили повесить наши спины на совершенно другую мебель. Нам всегда хотелось сменить этот бар.

Слегка перекусив, мы опять на вернисаж вернулись.

– А это – Мандель, – представляет Одиссей Моисеевич своего друга, – злостный нарушитель паспортного режима и многолетний отказник – знал фасон солдатской шинели, когда работал в «Индпошиве», также певший, как и я когда-то, в сводном хоре МВД – КГБ – «Это чей же там стон раздается?» (при этих словах дирижер обычно отставлял свою палочку и грозил уже кулаком, – не забывает вспомнить бывший хорист). Сейчас он поет за младшего регента в церкви и еще подпевает в своей синагоге. А это Рыгор – внук шамана.

– Он что – тоже пел в твоем хоре? – спросил Ефеня.

– Нет, он не по этой части – он палеонтолог-любитель и в каком-то смысле сам ископаемый человек.

– У нас уже есть один ископаемый – наш Гудя – северный человек, не говоря уже о Кузе, который тоже в собачьей упряжке приехал. Но все равно – милости просим, Рыгор! Будь как дома.

– Спасибо, – сказал Рыгор, – но я лучше вернусь на Аляску – там я единственный палеонтолог. К тому же там еще и живые мамонты попадаются. Их общество мне куда интересней.

Но это он так шутил. Никуда он от нас не делся.

– Почему здесь такая потребность спустить курок? – спрашивает наш любознательный Казя. – Не говоря уже о негодяе: ему спустить курок – что кончить…

– Человека? – спрашивает Вадя Незнанский.

– Вот именно, – подтверждает Казя, – попрыгунчик и подлец, когда он прыгает, земное притяжение ну нисколечко не участвует. Ну ни капли не присутствует, так ему легко. Вот он сидит в засаде своего Сентрал-парка, понятно, тем пальчиком, которым он грозит женщинам, едва ли он их испугает, тем более до смерти. А ему хочется, что называется, сразить наповал. Так что ему остается? – понятно – спустить курок своего неудовлетворения.

– У него есть выход, – говорит Бах, – немедленно и бесповоротно стать женщиной. Многие мужчины, еще не успевшие обабиться до конца, пошли на эту дорогостоящую операцию и теперь вполне удовлетворенно потрясают женским бюстом и девичьим задом. И даже пытаются крутить им, тем самым вытесняя проституток-женщин.

– Куда меньше женщин, желающих стать мужчинами, нежели мужчин, хотящих стать женщинами, – сокрушается Рыгор, – я думаю, тут тоже сыграли свою роль вибраторы, с которыми уже не может соревноваться мужчина. Ну кого сейчас удивишь активностью в одну, пусть даже лошадиную силу?

– В оленью, – поправляет его Ефеня, молчун и пловец, явно намекая на его северную народность, – а у казахов – верблюжью.

– А сколько гомиков! – возмущается Казя. – Говорят, уже начали насиловать мужчин…

– Которые еще девушки, – подначивает его Ефеня, почему-то его недолюбливающий.

– Да, всё из-за них, проклятых, – кричит Падло Нерудов: ему тоже небезразлично, что кто-то гладит по головке эти ничем не одухотворенные трубы. – По ночам здесь только и слышишь: «Стой, стрелять буду!» И тут невозможно понять – полиция ли это ловит бандита, или бандит пытается поймать кайф, – разделяет он общую и неслучайную тревогу американцев, уже ищущих пятый угол от избытка оружия.

– А мне, как бывшему марксисту, кощунственно видеть лозунг: «Педерасты всех стран, соединяйтесь!» – говорит почтенный литератор. Да они и так уже стоят по всей земле, крепко держась друг за друга…

– Без рук, – уточняет кто-то и считает, что такое только перед самым концом бывает. Обязательно что-то должно случиться. Обязательно все закончится, как только закончится этот век.

– И я предчувствую это, – говорит Юз – знаток и психолог, а также художник слова, не всегда приличного правда, – а как в политике их дерут! Выступает политик – и полетел в него урожай помидор.

– Мятых? – спрашивает его Казя.

– Нет, мятыми они станут потом, когда до него долетят. Выступает другой – яйца летят.

– Тухлые? – но тут уж всеобщее любопытство.

– Нет, они стухнут впоследствии, непосредственно с ним соприкасаясь. Выступает третий. И вот уже сами их кидавшие как угорелые летят…