Цеховик. Книга 12. Восходящая Аврора

— Об этом нужно будет с его наследником разговаривать, но суть пока не в миллионах, а в том что Узбекистан мы теперь можем объединять усилия значительно эффективнее, чем раньше. Поэтому, если что-то будет нужно, только намекните. Ну, и напоминаю, что ваш пай в общем деле обеспечивается билетами государственного банка СССР. Простите за прямолинейность, но очень хочется хоть изредка говорить, то что хочется.

— Так, ты меня билетами не искушай. Мы не ради них затеваем свои игры.

— Не только ради них, — уточняю я.

— Как ты думаешь, можно ли вообще всех этих воров вырубить под корень?

— Можно, Юрий Михайлович. Медленно, но верно вырубаем. Преступность искоренить невозможно, но истребить ареол романтики можно, так же как и истребить побольше всяких Джафаров и прочих.

— Хорошо. Ладно, говори теперь, чего ради пришёл? Не для того же, чтобы обсуждать будущее отечественной преступности?

— Верно. Мне нужен Михаил Сергеевич Горбачёв.

— Что-что⁈ — удивлённо восклицает Чурбанов.

— Ходят слухи, что вы проводили раскопки в Ставропольском крае на предмет явных злоупотреблений в период, предшествовавший работе секретарём ЦК.

— Ты, Егорка, слишком уж высоко метишь, тебе не кажется?

— Мы ведь можем кооперироваться и ещё больше сращиваться. Вы, наверное, знаете, что я получил в наследство некий чемоданчик.

— С кнопкой от атомной бомбы?

— В некоторых случаях может быть и посильнее, бомбы. Там много всего интересного. Можем при необходимости туда заглядывать и кооперироваться.

— Кооперироваться — это хорошо, — соглашается он. — Ладно, я подумаю, что можно будет сделать.

Мы ещё довольно долго сидим в его кабинете, но, так и не дождавшись Галю, я в конце концов уезжаю домой.

Ночь проходит хорошо и ни одно сновидение не нарушает мой покой.

Утром, стоит мне только появиться в ЦК, приходит экстренное сообщение, что меня ждёт Гурко.

— Егор, — качает головой Ирина. — Хороший ты парень, толковый, с идеями, свежим взглядом и ещё кое-с-чем, но разве же можно постоянно где-то пропадать? Надо же и работу делать. Тебя вечно нет на рабочем месте.

— Ириш, — развожу я руками. — Ну, не попру же я против Гурко? Приходится подчиняться. Сейчас вот пойду и поставлю вопрос ребром, ты на это намекаешь?

— Ладно, хорош языками чесать. Беги к своему Гурко и скорее возвращайся. Дел у нас невпроворот.

Разумеется, я так и поступаю. Интересно, всё-таки, что там стряслось у него… Приезжаю на старую площадь.

— Привет, — качает головой Гурко. — Я думал, ты сегодня уже не придёшь. Пошли, с тобой поговорить хотят.

Он встаёт из-за стола.

— А кто, Марк Борисович? — интересуюсь я. — Кто решил провести со мной время?

— Проведёт сейчас, — ворчит он. — Пошли, я тебя провожу. Главное, не углубляйся в ничего не значащие детали. Понял?

Понял, конечно, как не понять.

Мы подходим к двери с красивой табличкой, на которой красуется надпись: «Горбачёв Михаил Сергеевич». Заходим внутрь. Из-за стола поднимается молодой, красивый и даже какой-то задорный Михал Сергеевич. Правда немного пухленький, как детская кукла-пупс.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствует он нас своим мягким южным голосом. — Проходите. Значит вы и есть Брагин?

— Да, Михаил Сергеевич, — киваю я прокручивая в голове, кто бы меня мог сдать…

— Хорошо, тогда давайте потолкуем. Вы, Марк Борисович, идите, а мы тут с товарищем Брагиным останемся…

21. Двигай, Штирлиц

— Проходите, давайте, — ласково улыбается мне Горбачёв и, чуть наклоняя голову набок, указывает на стул у конференц-стола. — Садись сюда.

Выговор у него мягкий, южный, улыбка мечтательная, глаза добрые, с грустинкой, будто он уже сейчас чувствует, к чему всё идёт. Этакий агроном-идеалист, получивший пророчество Ванги о надвигающемся десятилетии засухи.

Я, конечно, преувеличиваю. За этой кажущейся простоватостью скрывается совсем непростая натура питаемая волей Раисы Максимовны и желанием не останавливаться в движении по вертикали. В нём просматривается жёсткая целеустремлённость, за которую, впрочем, можно принять любовь к выпестованным в себе идеалам.

Сказка о неминуемой победе добра, кажется, уже сейчас будоражит его разум, укрепляя веру в идеалы демократических процедур. А костюм на нём сидит хорошо.

Горбачёв садится напротив меня и тут же встаёт, протягивая руку.

— Ну что, познакомимся? — по-отечески тепло говорит он.

— Егор Брагин, — представляюсь я, тоже приподнимаясь.

Он долго трясёт мою руку, заглядывая в глаза. Наконец, взаимные потряхивания прекращаются, и мы снова опускаемся на стулья. Я обвожу взглядом кабинет. Стандартный партийный шик. Деревянные панели, массивный стол, зелёная лампа Ильича. В приоткрытое окно прорывается лёгкий ветерок, играющий с тюлевой паутиной штор. Весна красна.

Признаюсь, становится грустно и на мгновенье даже руки опускаются. Вот смотрю я в его лицо и кажется, что все мои трепыхания напрасны и что он, всё равно, придёт и сделает не так, как надо. Но я мотаю головой, сбрасывая этот морок. Это мы ещё посмотрим. Ещё увидим, кто кого…