Цеховик. Книга 13. Тени грядущего

— Знаю, но вот очень надо, — говорю я до невероятности милым голосом.

— Это будет очень трудно, — задумчиво отвечает она. — Если вообще возможно.

— Лена, — говорю я на это совершенно серьёзно. — А ты думаешь импортный бюстгальтер тебе было легко доставать?

— Что⁈

Повисает пауза и мы одновременно начинаем ржать.

— Ну, ты Егор и фрукт. Тоже мне, вспомнил. Ладно, постараюсь.

— Спасибо, Лен. Вот за что я тебя люблю, так это за границы.

— Какие ещё границы? — настораживается она, ожидая подвоха.

— За границы, которых для тебя не существует, вот за какие. Всё, звони, как найдёшь. В любое время дня и ночи. Поняла?

— Посмотрим, что можно сделать.

Мы идём на кухню. Запах здесь стоит восхитительный.

— Жареное мясо! — восклицаю я. — Женщина, подай мне мамонта! И не жалей картошки!

Голодному человеку этот аромат слаще всего на свете.

— Так, что за разговорчики! — шутливо возмущается Наташка. — Советская женщина самая равная в мире! И нечего делать шовинистские намёки на кухонное предназначение женского пола!

— Сексистские, — улыбаюсь я.

— А ещё и неприличные слова, — качает она головой и я, подкравшись легонько целую её в шею.

Она тут же вспыхивает:

— Ну… ну, ты чего…

— Дядя Юра, можешь кофеёк сварить? А то мы с Натальей Геннадьевной не умеем такой, как ты делаешь.

— Чего так официально? — притворно-коварно улыбается Наташка. — И что там за любовь такая, не ведающая границ, а Егор Андреевич?

— Ну вот всё слышит, как жить, Юрий Платоныч, — качаю я головой, — в условиях тотального контроля и отсутствия свобод? Разве это не является базовой человеческой потребностью?

— Бегая за потребностями можно и голодным остаться, — философски замечает Наташка.

— Хлеб на свободу будешь менять? — усмехается Платоныч.

— Да здравствует колбаса и свобода! — провозглашаю я и сажусь за стол.

— И свиные отбивные, — добавляет Наташка, доставая три тарелки.

Большак пропускает чарку и соглашается на ма-а-а-ленькую отбивную и совсем немного жареной картошки.

— Зря, дядя Юра, — подмигиваю я. — Проси сразу побольше. Такой картошечки, как Наталья жарит, ты ещё не едал. Добавки не будет, так что бери сразу.

— А устрицы где? — возвращает он мне мою давнишнюю подколочку.

— Не завезли нынче.

Мы ужинаем. Ужинаем и разговариваем. А разговариваем мы об Андропове.

— Здесь у нас семейный клуб свидетелей Егора Доброва-Брагина, — обвожу я нас рукой. А теперь вот появился ещё один член клуба. На правах наблюдателя.

— Немного странно, — качает головой Большак. — План же был другим. Ты хотел, ну, и я вместе с тобой, накопить ресурс и выйти на рынок в качестве серьёзной силы, чтобы не допустить разграбления.

— Условно, да… — соглашаюсь я. — Но тогда я не ожидал, что смогу подплыть так близко к акулам, а вот видишь, подплыл.

— То-то и есть, что к акулам, — кивает Большак. — В любой момент ам… и по пояс откусит. Ты же понимаешь, да, что с огнём играешь?

— Во-первых, не пугай Наталью, дядя Юра. Пожалуйста. В случае чего, кстати, хочу, чтобы ты подхватил боевое красное знамя из рук павшего бойца. Я в тебя верю.

— Егор! — восклицает Наташка. — Что ты такое говоришь!

— Говорю, что отбивные просто огонь! — усмехаюсь я. — Смерть Мишлену. Но погоди, отбивным я посвящу отдельное выступление. У меня ведь есть ещё во-вторых. А, во-вторых, дядя Юра, если такой шанс выдался, то почему его не использовать? Знаете что… Давайте-ка мы все по стопочке пропустим, а?

И мы пропускаем. Не пьянки ради, а исключительно из-за душевного подъёма, братского единения и гастрономической изощрённости.

— Ты же сам сказал, что Андропов, — невольно чуть понижает голос Большак, — все эти реформы и затеял.

— Ну, да, затеял. Затевать по-любому что-то надо, ты же сам видишь. Вон и Косыгин затевал. Когда ещё хватились. Да только пустили всё под откос, если так можно сказать. Реформы были сырыми и недодуманными. Вместо того, чтобы всё исправить, сделали вид, что всё зашибись. Мы это любим. Ну, так вот, Андропов сейчас знает, к чему приводят мечты. Ещё не всё, только в общих чертах, но завтра я ему детализирую некоторые планы, возьму крупно, чтобы каждую мелочь рассмотреть можно было. Из провала-то он может урок извлечь? Пусть начнёт, а мы закончим, правильно, Наташ?

— Я не уверена, — качает она головой. — А если он действительно агент империализма?

— Тогда у нас останется план «Б», о вашем участии я умолчу, и вы продолжите наше дело, — я пожимаю плечами и тихо, как киношный революционер, начинаю напевать. — Но мы поднимем гордо и смело, знамя борьбы за рабочее дело…

А потом, как заправский дирижёр, взмахиваю руками и мои соратники тут же подхватывают:

Знамя великой борьбы всех народов

За лучший мир, за святую свободу…

— Как хорошо иметь общий культурный код, правда? Только кивнул, а вы уже знаете, что у меня на уме. И наоборот.

На бой кровавый, святой и правый

Марш, марш вперёд, рабочий народ!

На бой кровавый, святой и правый