Ливень делает его богатую шевелюру жидкой, течёт по тонким чёрным сосулькам волос, заливает лицо, превращает дорогой костюм в напитанную губку, в клоунский мешковатый наряд.
Раздаётся звук открываемой двери.
— Пусть сидит на месте! — приказывает Постов.
— Алик, не выходи! — кричу я. — Здесь сыро. Посиди в тачке пока.
— Понял, — отвечает он.
— Вы, Кирилл Кириллыч, собственно, можете только Леонида Юрьевича подстрелить из этого положения, — говорю я громко. — А он нам живым нужен, хоть ты тресни…
— Брагин! — рычит Постов.
— Ну, посудите сами, сейчас ситуация просто тупиковая. Вы можете пальнуть только в Злобина. И он выстрелит в ответ. Если успеет, конечно. Но мой стрелок за это время шагнёт в сторону, да и я тоже. Это значит, что вы ещё толком не повернётесь ко мне, а крупная дыра в вашей голове уже появится. Такая же история и с Леонидом Юрьевичем. Понимаете? Я одинаково недосягаем для вас обоих, в случае, если вы воюете против меня и против того, в кого сейчас целитесь.
— Ты не доверяешь нам обоим, — неохотно вовлекается в разговор Постов.
— А вот каждый из вас может быть легко устранён мной, — продолжаю я свою мысль, пропуская его реплику. — Стоит мне сделать малюсенький шажок, и кто-то окажется в зоне поражения. Ствол Виктора, того что стоит за мной, сейчас направлен ровно между вами. Весь вопрос — кого именно он подстрелит?
— Хороший вопрос, мать твою! — хрипит Злобин.
— Поэтому, единственное, что нам остаётся, это немного поговорить. А вы, Кирилл Кириллович, мне рот затыкаете.
Вспыхивает молния.
— Сейчас громыхнёт, не стреля…
Договариваю я уже после того, как над нашими головами раздаётся оглушительная канонада:
— … йте…
Напряжение нарастает. Глаза, заливаемые дождём всё пристальнее вглядываются в лица противников, ожидая толчка, ведущего к неминуемой развязке.
— Леонид Юрьевич, — перекрикивая дождь, продолжаю я. — Бывают в жизни случаи, когда нам приходится говорить почти что искренне.
— И что это за случаи? — подхватывает мяч Злобин.
— Первый — это исповедь, а второй — ствол пистолета, направленный между глаз. Образно говоря. Оружие, в принципе, может быть любым. Правильно?
— Не бесспорное утверждение, — пожимает он плечами. — Но что-то в этом есть.
— А вы как думаете, Кирилл Кириллович? — продолжаю я. — Вот, например, ваши мотивы мне совершенно понятны. Вы действуете прямолинейно и безыскусно, но объяснимо. А вот мотивы Леонида Юрьевича… Тут, как бы это сказать, помозговать надо. Вы как думаете?
— Брагин, ты чего несёшь? — недовольно рычит Злобин.
— Ну, вы сами скажите. Вы вырубаете помощника своего шефа, суёте его в багажник, тайком вывозите фигуранта. Словом, сжигаете все мосты, ведёте себя, как раскрытый шпион, будто уже никогда не планируете возвращаться обратно. Давайте, скажите что-нибудь. Сейчас нужно говорить откровенно, ведь от этого зависит самое дорогое, что у всех у нас есть.
— Егор, тебе чего там в голову ударило⁈ Он же хотел отвезти тебя, как мартышку на опыты! Ты не понимаешь?
— Ну, это звучит не слишком убедительно, — говорю я. — Но даже если и так, я с вашей помощью избегаю опытов, а вам-то что? С вами-то что будет после всей этой катавасии? То есть, вы по сентиментальным соображениям спасаете меня от превращения в овощ и перечёркиваете многолетнюю карьеру? Что с того вам?
— А ты не такой уж и дурак, как я вижу, — подаёт голос Кири-Кири.
— Не слишком лестное высказывание, — усмехаюсь я. — И всё-таки, Леонид Юрьевич! Ответьте, пожалуйста.
— И какую, по-твоему, цель я могу преследовать? — щерится мокрый Злобин.
— Не знаю, вы скажите. Может, поняв, какой я ценный фрукт, вы решили переправить меня своим заокеанским хозяевам. Или устранить, чтобы я вас не выдал, зная кое-какие расклады.
— Что⁈
В этот момент, перечёркивая чёрное небо, предвкушающее финал нашей драмы, снова вспыхивает молния. Она извивается, как захвативший весь мир жирный неоновый червь, подключённый к высоковольтному источнику.
Раздаётся невероятный грохот, от которого того и гляди разверзнется вся наша твердь земная. Только мне этот гром кажется жутко растянутым, будто магнитная лента с записью звуков грозы застряла в лентопротяжном механизме.
Я делаю шаг, практически рывок вперёд, переношу тяжесть на левую ногу, а правой, быстро и яростно, мгновенно, будто взбесившаяся гигантская муха, наношу сокрушительнейший удар по руке сжимающей рукоять пистолета.
Я бью по кисти Кирилла Кирилловича, пока он пожирает глазами Де Ниро. Постов успевает плавно нажать на спуск, из ствола выползает медлительное пламя и выплывает маленький смертоносный кусочек металла, отправляясь и в без того изрешечённое небо. Судя по потокам воды, льющимся сверху, дыр там хватает, так что одной больше, одной меньше…
Пистолет выскальзывает из руки и медленно, как в невесомости взмывает ввысь, а потом начинает плавный спуск, совершая долгие кувырки. К Постову подплывает Виктор и крушит его подбородок размазанным и бесконечно долгим ударом снизу. Как кувалдой. Как в балете.