Мне выпало жить здесь и сейчас, с мамой и папой, с хорошенькой врединкой-сестричкой, с друзьями и подружками, с товарищами и врагами. Это мой мир, данный мне в ощущениях, и еще как данный!
Свое прошлое, не свое прошлое… Один девичий поцелуй – и всю эту высоколобую шелуху сносит, будто порывом ветра. Кстати, Инночка пригласила назавтра в гости, с родичами знакомить…
Почти уняв беспокойство, раздувая теплящиеся надежды, я вернул панель на место. Отвертку я, конечно, не нашел, прикрутил шурупчики, разложив перочинный нож.
Сразу вспомнился мой самый первый день в этом времени. Покусав губу, я подкинул нож на ладони – и выцепил то самое лезвие, зловеще блеснувшее под лампой. Острое, как скальпель.
Холодея, я легонько полоснул по левому предплечью. Ранка сразу же набухла кровью, капелька скользнула по коже, оставляя ржавый след. Пугаясь, я зажал порез пальцами, напрягся изо всех сил…
«Затягивайся, затягивайся!»
Отнял руку… Выступили вишневые бисеринки.
– Да чтоб вас всех… – зашипел я, суетливо оказывая себе первую помощь. Йод… Бинт… Где нож? Вот нож… Затянуть потуже… Разлохмаченные кончики – чик…
Мрачно глядя на повязку, почти физически ощутил, как валится мое настроение, ухая в беспросветность. Как быть-то?
«Хорошо, хоть троих членов Политбюро успел исцелить, – закапали скучные мысли. – Есть с кем работать… А если пущена цепная реакция? Если в тебе стираются вообще все следы будущего? В утрате сверхспособностей можно и позитив сыскать – не оставлю больше следов, выдающих Миху. Но когда я начну терять послезнание… Ну, ты сейчас наговоришь!»
Телефон зазвонил, как всегда, не вовремя – только я начал успокаиваться, и опять всплыли тревоги, завели зловещий хоровод, кружа акульими тенями.
– Да! – Голос мой прозвучал резковато, хотя негатив в душе и присмирел, гуляя стреноженным.
– Здравствуйте, тезка, – печально откликнулась трубка. – Помешал?
– Да что вы, Михаил Андреевич! – смутился я. – Вы не из тех людей, которые отвлекают зря.
– Сегодня – из тех, – вздохнули на том конце провода. – Пожаловаться хочу, больше некому. Жены нет, дети заняты собой, а подчиненные не должны видеть начальство в желеобразном виде…
– Михаил Андреевич, вы меня пугаете.
– Не идет мой труд! – горестно вырвалось у Суслова. – Не получается! Опять эти гладкие, обтекаемые формулировки… Вода, водою, о воде! Выпаришь ее – сути останется с воробьиную погадку!
– Самобичевание автора – это нормально, – успокоил я главного идеолога страны. – Диагноз начинается с авторского самодовольства. А что именно не получается?
В ухо толкнулся длинный тоскливый вздох, долетая со Старой площади.
– Натура бунтует! – грустно сказал «тезка». – Понимаю, вижу, что марксово учение не совпадает с реальным положением дел, а править – рука не поднимается!
– Михаил Андреевич, «Капитал» – не вечные скрижали, – начал я утешать второго человека в пролетарском государстве. – Разве Ленин был гением? Революционером – да, лидером – да, изворотливым и ловким политиком, трибуном – да, да, да! Но не гением. Просто Владимир Ильич понимал: теория, которой полвека, может, и годна для прошлого, но в настоящем применима лишь с оговорками и корректировками. Вот вам хороший пример. Маркс писал, что «чем больше общественное богатство, функционирующий капитал, размеры и энергия его возрастания… тра-ля-ля… тра-ля-ля… чем больше нищенские слои рабочего класса и промышленная резервная армия, тем больше официальный пауперизм. Это абсолютный, всеобщий закон капиталистического накопления». Ну и где он исполняется, этот «объективный» закон, на какой планете? Разве за последнее столетие, говоря словами того же Карла Генриховича, «положение рабочих ухудшилось независимо от того, высока или низка их зарплата»?
– Ну-у… нет, наверное… – промямлил Суслов.
– Во‑от! – протянул я с ноткой назидания. – Да и вообще, хватит, мне кажется, носиться с рабочим классом! Наша цель – коммунизм? Вот и давайте строить эту высшую форму общества, а не мусолить идеи классовой борьбы!
– Как-то, знаете… чересчур… – растерялись на линии.
– Да почему? – разгорячился я, как и подобает юнцу. – Советское общество – бесклассовое, да и на Западе пролетариев не сыщешь. Тамошние рабочие давно забыли слова «Интернационала», став такими же мещанами, как и капиталисты!
В трубке забулькал смех.
– Спасибо вам, Миша! Подняли старику настроение! Идеи ваши всякий раз шокируют, вызывают рефлекторный отпор, а потом задумаешься – и понимаешь, что за оберткой отрицания скрыта истина.
– Польщен! – хмыкнул я. – Кстати, об истинах. Помните, я как-то ляпнул, что в СССР нужна приватизация? Ну, хотя бы кафе или часовых мастерских? Я думал над этим и пришел к выводу, что лучше нам обойтись без частной собственности.
– Ага! – довольно каркнул Михаил Андреевич.
– Да. Просто надо мелким предприятиям, работающим на конечный спрос, больше внимания уделить, что ли. И больше ассигнований! Иначе сами не заметим, как реставрируем капитализм. Ведь всякий мелкий буржуй мечтает выбиться в главные буржуины. А оно нам надо?